по топчанам.
Сибиряк был краток:
– Помер Кондрат Будимирович. Все думают, что это мы, то есть Костя его отравил.
– Нам-то гэта на кой? – не понял Горовой.
– Говорят, что мы государя и государыню отравить хотели, мелодиями и рассказами одурманили. Приедет Генрих, нас точно под замок и к палачам. На кухне так все говорят… Вот.
После таких слов задумались уже все.
Первым подал голос Улугбек. Он и Горовой были самыми опытными из присутствовавших, и ученый всегда чувствовал на себе ответственность за всех.
– Ситуация выглядит абсурдной. Думаю, нам стоит пойти к императору и объясниться.
Но Малышев не поддержал эту идею:
– Да уж. Объясниться… – Он передернул плечами. – Насколько я помню исторические заметки, нас к нему и на пушечный… на выстрел из лука не пустят. И я не хочу, чтоб мне под ногти засовывали иголки и растягивали на дыбе, а я должен буду излагать при этом свое виденье вчерашнего вечера. Бр-р-р.
Он очень ярко представил характерную картину допроса, сохранившуюся в памяти благодаря книгам о Средневековье.
Улугбек Карлович уверенно заявил:
– Все стереотипы о пытках, которые были распространены в эти века, – глупости и мракобесие.
Подумав, он решил немного развить эту тему:
– Да, на определенных этапах в некоторых странах применялись негуманные, по меркам просвещенного общества, средства допроса…
Костя перебил разошедшегося в ораторском пылу ученого:
– Это дыба и испанский сапожок?
Сомохов пожал плечами:
– Да, и это тоже. – Он постарался вернуться к теме своего заявления. – Но все-таки в большинстве случаев наши предки, а значит, окружающие нас люди, старались решать возникавшие вопросы методом логических рассуждений. И искали прежде всего несоответствие в поступках и заявлениях испрашиваемого. То есть несоответствие того, что говорит допрашиваемый, и того, что он делал. А здесь у нас позиции крепкие.
Малышев хмыкнул:
– Это насчет того, что мы приехали из Полоцка? Или, может, кто-нибудь из нас был в местном Алжире? Или, как вы его назвали, Улугбек Карлович?.. В далекой стране за Измайловым морем?
Ученый задумался.
Горовой молча складывал пожитки. Захар деловито запихнул остатки ужина в свой походный сидор и начал распаковывать пакеты с оружием.
– Позвольте, милейший, это вам зачем понадобилось? – не выдержал Сомохов. Он по-прежнему находился в легкой прострации и на возникшую активность окружающих поглядывал с некоторой долей философского пренебрежения. Но вид оружия в руках деловито шуршащего красноармейца пробудил его от расслабленности.
Захар промолчал.
За него ответил Малышев:
– Это правильно. Может, они сейчас за нами придут.
Сомохов вскипел:
– Ну уж нет. Я не позволю, слышите, не позволю устраивать бойню среди исторических личностей Германской Империи! Может, они будут города закладывать, библиотеки открывать! А вы их на тот свет отправите?
Костя посмотрел на разбушевавшегося ученого, как добрый родитель на непутевого отпрыска. В своих очках разошедшийся археолог и впрямь слегка напоминал гимназиста-переростка.
– Вы знаете, Улугбек Карлович, если мне предложат выбор: отправить на тот свет кого из местного бомонда или пожертвовать, ну, допустим, мизинцем на ноге, то я предпочту мизинец оставить…
Пригодько не понял, зато Горовой расхохотался.
– Костик дело кажеть, ваш бродие, ну что нам за дело да каких-то там немчур поганых? А ежели они нас тут зажучат, то без ружей можем и не выйти.
Улугбек Карлович поперхнулся. Такого пренебрежения историческими последствиями собственных поступков он не ожидал. Добил его Костя:
– Да к тому же мы же уже одного из местных авторитетов отправили в его… эту самую… Вальгаллу. – Он ухмыльнулся, глядя, как вытягивается лицо ученого. – Ну, того самого, который на пиратском корабле был, а его Захар славно так приметил.
– Ну, это же ради спасения, – промямлил археолог.
– Так то ж для того ж, – уверенно добавил казак, деловито проверяя спусковой механизм револьвера.
Они споро запаковали все вещи. Первым идти вызвался Пригодько, выучивший лабиринты местной
