Они приехали в «Парадиз», оказались в спальне, и любовь была странная какая-то – осторожная, точно боялся он, что Марина опять исчезнет. Брал ее бережно, едва касаясь руками, нежно прижимал к себе, двигаясь неторопливо. И долго-долго это продолжалось, Коваль и забыла уже, как это у них бывало…
Потом они курили одну сигарету, и Маринина голова лежала на его животе, и Коваль охватило спокойствие и безмятежность.
– Детка, где же ты была все время?
– Зачем тебе? – откликнулась она. – Мне просто нужно было подумать, разобраться в себе, в тебе, многое решить.
– Я не хочу знать, что ты решила, – тихо произнес Егор. – Знай только, что я не уйду, даже если твои быки будут рвать меня на куски. Ты – моя жена.
– Зачем крайности, дорогой? Многое изменилось – у тебя будет ребенок, которого я, к сожалению, не смогу родить тебе. Появится наследник, будет нормальная семья, где место жены – дома, а не в бандитском джипе, полном оружия.
– Детка, не говори глупостей! Что такое эта нормальная семья, кто может ответить? Какой наследник от торчащей на коксе малолетки? – взмолился Егор, прижимая жену к себе.
– Я что-то пропустила? При чем тут…
– А при том – она нанюхивается кокаином так, что не соображает, что делает! Я знал об этом сразу, но думал, что справлюсь, ведь смог же я тебя ссадить с героина, помнишь? Но ты – это ты, ты сама хотела жить, сама боролась, сама справилась. А эта бестолочь всякий раз, сбежав из больницы, только плачет и клянется бросить. И от кого она ждет ребенка, еще очень большой вопрос, дорогая, – Егор нервно вырвал сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой. – Я так виноват перед тобой, малышка, если б ты знала! Ко мне приезжал Строгач, мы тут поговорили с ним, объяснил он мне, как все было. Детка, прости меня за то, что тебе пришлось пережить из-за меня, мне никогда не загладить этой вины…
Коваль закрыла его рот поцелуем, впиваясь в губы. Малыш напрягся, отвечая. Его руки скользили по ней, воскрешая в памяти все, что было у нее с этим человеком, напоминая, что нет и не было никого ближе и дороже.
– Родной мой… – простонала Коваль. – Любимый… не говори никогда об этом, прошу тебя… даже если ты не вернешься, я буду только твоей, мне никто не нужен, только ты. Я согласна быть кем угодно, только чтобы с тобой…
– Девочка моя, да кем ты можешь быть, ведь ты жена моя, единственная, не будет другой! – Малыш взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал в губы.
Они так и проговорили всю ночь, а утром Коваль заставила его все же уехать к себе, взяв слово не говорить пока никому о ней и сократить общение до звонков по мобильному. Егор согласился с огромным трудом, не понимая, что происходит. Она и сама не понимала, но почему-то его рассказы о блондинке не убедили, осталось какое-то неприятное чувство… Марине нужно было время, чтобы подумать.
Примерно через неделю она поехала на встречу с Веткой, которой позвонила накануне, не утерпев. Ведьма обрадовалась, но не удивилась, сказав, что и так не сомневалась в том, что Коваль жива- здорова. Проезжая по центру, Марина увидела картину, заставившую ее притормозить немного – на крыльце магазина трое мужиков окружили девицу в длинной светлой дубленке и белой шапочке и тянут ее в стоящую рядом «девятку». Девица упиралась и звала на помощь, но шансов у нее не было почти – люди спешили мимо, стараясь не смотреть даже в сторону творящегося. Не понимая, зачем ей все это нужно, Коваль остановила «Хаммер», оглянувшись на кафе, где должна ждать Ветка, но не обнаружила ее машины на парковке. Вдруг девица на крыльце оказалась лицом к «Хаммеру», и Марина узнала в ней Егорову блондинку. Не зря затормозила, как выяснилось… Коваль сунула в карман шубки «вальтер», который хранила в память о Черепе и всегда возила в бардачке, и, выпрыгнув из машины, подошла к веселой компании.
– Алло, чапаевцы! Вас не многовато на одну?
– Вали-ка отсюда, а то и тебя прихватим! – пообещали ей, и самый низкорослый из троих угрожающе двинулся навстречу.
«Ой, зря он так!» – пронеслось у Марины в голове, и она прямо через карман выстрелила ему в ногу. Он взвыл и упал, и тут оставшиеся, оглянувшись на звук выстрела, узнали нахальную красотку:
– О, да это ж Наковальня, и без охраны даже, сука оборзевшая! Вот это подарок! За ней Малыш на брюхе приползет, он же без этой лярвы жить не может! – заорал один. – А ну-ка, Толян, грузи ее, одна она, без быков своих, как пить дать!
– Попробуй! – пригласила Коваль, вырывая пистолет и целясь Толяну в живот. Тот притормозил, понимая, что ей особого труда не составит выстрелить. – Девчонку отпусти!
Сию же минуту блондинку скинули с крыльца, она поднялась и, прихрамывая, побежала за угол. Марина начала отходить к джипу. Толян рванул к ней, и она, нажав на курок, выматерилась – по роковой случайности пистолет не был заряжен, был в нем всего один патрон… «Лохушка ты, Коваль… Как говорится, ноль – один, не в нашу…»
Она спокойно дала посадить себя в «девятку», не сомневаясь уже, куда и к кому ее повезут эти разъяренные козлики, молотящие свою жертву по ребрам с двух сторон. Марина даже не уворачивалась от ударов, сознавая, что только она могла влезть в разборки, не проверив обойму в пистолете. Ее привезли на дачу к Самсону, и он сам предстал перед Коваль, сидя в кресле с толстой сигарой в зубах, потолстевший, обрюзгший, отрастивший бородищу в пол-лица. Этой самой сигарой он чуть не подавился, увидев, кого привезли его архаровцы:
– Оба-на! Сюрприз! Вот и свиделись, Наковальня! А говорили, пропала ты?
– Нет, как видишь.
– Ну, парни мои, удружили! – радовался Самсон, потирая руки. – Не был я уверен, что Малыш за той соплячкой придет ко мне, но теперь-то верняк, не сорвется! Он же за тебя все мне отдаст, все, что скажу, лишь бы тебя забрать! А с тобой, сука, я посчитаюсь пока – за жену, за дочь, за бегство мое. Умирать будешь долго и мучительно, – пообещал он и, не сдержавшись, ударил Марину по щеке.
– Дурак ты, Самсон, – вздохнула она, мотнув головой. – Если ты хоть пальцем меня коснешься еще раз, от тебя и воспоминаний не останется – Малыш не простит, ты ж его знаешь. Да и пацаны мои не спустят, на твоих же кишках и подвесят то, что останется. Не советую.
– Умная очень, да? Советы мне даешь? Плевал я на твою кодлу уголовную, я свое сделаю и отвалю – не найдут! И корпорацию Малыш мне отдаст, не вышло тогда, сейчас наверстаю! А ну, на колени, сука! – взревел он, хватая ее за руку и швыряя на ковер. Вцепившись в волосы, он наотмашь ударил Коваль еще несколько раз, а потом подтянул к себе и стал расстегивать брюки. Марина вырывалась, пытаясь освободиться, но Самсон схватил со стола пистолет и, сняв с предохранителя, приставил к ее голове сверху, уперев дулом в макушку:
– Не дергайся, сказал, а то мозги вышибу! И не дай бог замутить что-то – успею на курок нажать!
Выстрел грохнул неожиданно, а за ним – другой, и Коваль почувствовала жгучую боль в затылке. Падая, увидела в дверях Ветку с пистолетом в опущенной руке. «Вот и все, – пронеслось в затухающем сознании. – Вот и все, Коваль, все кончилось, уходишь отсюда совсем…»
…Она дрейфовала в потемках, то видя яркий свет, то снова оказываясь в полной темноте. Слышала какие-то звуки, но не понимала, что они значат, откуда исходят. Сколько времени это продолжалось, неизвестно, постоянный шум в ушах и голове мешал и выматывал. И еще веки были тяжелыми, просто неподъемными. А так хотелось открыть глаза…
И ей это удалось в конце концов. Перед ней сидела Ветка в домашнем халате. Увидев открытые глаза, она заорала диким голосом и выбежала из палаты. Через какое-то время вокруг Коваль образовалась толпа людей в белых халатах, они щупали ее голову, давили на глазные яблоки, поднимали веки.
– Ты меня слышишь, красотуля? – наклонился над ней пожилой человек с бородкой. – Закрой глазки, если слышишь.
Марина облизнула сухие, спекшиеся губы и просипела чуть слышно:
– Пить…
– О боже! – отпрянул доктор. – И речь, кажется, не пострадала…
Ветка осторожно, с ложечки, вливала подруге в рот воду, и этот процесс злил Марину ужасно – она пить хотела, а не промочить горло.
