– Не надо, детка, не устраивай истерику, все равно уже ничего не изменишь – ты здесь, паспорта у тебя нет, так что ты нелегалка, моя любимая.
Она без сил рухнула обратно на подушку. В голове шумело, перед глазами расплывались яркие пятна – последствия долгого медикаментозного сна. Смысл сказанного мужем дошел до нее не сразу.
– Как ты можешь быть таким жестоким, Егор? – тихо проговорила она, не в силах даже осознать все, что произошло с ней. – Ведь ты никогда таким не был...
– Ты просто не все видела, детка, – грустно усмехнулся он, садясь на постель рядом. – Или видела только то, что сама хотела. Возможно, я совсем другой человек, а не тот, кого ты знала.
– Что с Данилой? – вспомнила она последнее, что видела, прежде чем потерять сознание.
– Перцовый газ, – коротко отозвался Малыш. – Не переживай, я ж не зверь, чтобы убить человека просто потому, что он слегка не вписался в мою схему.
– Да уж! – фыркнула Марина, убирая руку, к которой тянулись его пальцы. – Дай телефон, я должна позвонить домой, там, наверное, все с ума сошли по твоей милости...
– Там все еще хуже, чем ты думаешь... Ты исчезла, нет тебя больше, Коваль. И смысла звонить я тоже не вижу.
Она решила, что ослышалась, потрясла головой, чтобы отогнать эту информацию, но тут до нее дошел истинный смысл его слов... Марина подняла на него глаза и переспросила:
– Что?.. Как это – нет меня больше?
– Детка, а как по-другому я мог вернуть тебя? Твой цербер все время рядом, я не мог даже приблизиться, а ведь ты моя жена, ты моя любимая женщина, ты со мной должна быть, потому что все в моей жизни теряет смысл, если тебя нет...
– Егор, это жестоко, так нельзя... Там Женька, там Колька и Виолка, они с ума сходят... Разве ты не был на их месте? Егор, я прошу тебя – разреши мне позвонить, я только скажу Хохлу, что все в порядке... Пожалуйста, ну, пожалуйста... – Она сползла с постели и обняла его за ноги, прижавшись к ним лицом.
– Перестань, Маринка, я не могу этого видеть, – скривившись, как от зубной боли, произнес Егор, поднимая жену с пола и усаживая к себе на руки. – Неужели тебе так дорог этот чертов Хохол, неужели он стоит того, чтобы ты падала на колени и просила о чем-то?
– Ты не поймешь, к сожалению, слишком уж ненавидишь его, а должен бы – меня... Я не могу заставить страдать человека, готового свою голову прозакладывать за меня, человека, жившего возле меня в больнице, когда я была никакая и не соображала ничего. Егор, так не поступают...
Марина закрыла лицо руками, ясно представив себе картину того, что творится сейчас в ее доме – Хохол, наверное, перетряс всю охрану клуба, всех своих, пытаясь узнать, кто и когда видел ее, Марину. А уж об отце и племяннике вообще думать было страшно – Виктор Иванович уже не молод, подобные потрясения ему совершенно ни к чему. И в голове не укладывалось, что Егор мог так жестоко поступить с людьми, которые дороги ей. Это был не ее Малыш – тот, прежний, никогда не сделал бы такого...
– Детка моя, не говори этого, я чувствую себя таким ничтожеством... – Он прижался лбом к ее плечу. – Я не знаю, что мне делать сейчас... Я понимаю, что не вправе тебя удерживать, но и без тебя мне тоже невыносимо... Что мне делать, скажи? Как сделать так, чтобы всем было хорошо?
– Так не бывает...
– Значит, выбора нет?
– Значит, нет... хотя... выход есть – просто застрели меня, и всем станет легче, – абсолютно серьезно сказала Коваль, заглянув ему в глаза, и Егор отшатнулся:
– Замолчи! Никогда, слышишь – никогда больше не смей говорить таких вещей!
– А что? Ведь это правда, Егор, – так всем бы стало проще. Я очень устала быть причиной раздоров и разборок, устала рваться между вами, я хочу просто спокойно пожить...
– Девочка моя, я ведь за тем и привез тебя сюда, с такими приключениями вырвав у Хохла. Хотел, чтобы ты отдохнула от всего, уж слишком много на тебя навалилось... – пытался оправдаться Егор, но Коваль не слушала, не хотела слышать.
– Да и ты постарался помочь мне, дорогой, – не удержалась она, чтобы не напомнить ему о том, как он полез на ее землю.
– Дорогая, ты такая злопамятная – жуть! – улыбнулся Егор, осторожно целуя ее в щеку.
– Егор, дай телефон. – Марина продолжила свой натиск, и он согласился, но сказал, что будет рядом и не позволит сказать, где она.
– Не хватало еще, чтобы он сюда явился!
Она взяла трубку и трясущимися руками набрала номер Женькиного сотового. Трубку долго не брали, потом раздался его голос:
– Слушаю.
– Женя... это я...
Повисло молчание, потом послышался щелчок зажигалки, и Хохол задрожавшим голосом спросил:
– Где ты, киска? Ты жива?! Что ж ты делаешь со мной? Я ведь даже все морги уже объехал...
– Женечка, прости меня, родной, это не от меня зависит... Я не могу сказать, где я, но ты просто знай, что со мной все в порядке, я жива, никто меня не похитил, и я обязательно вернусь... – Она глотала слезы, представляя, как расстроился сейчас Хохол.
– Киска, я голову потерял, когда ты не вернулась, весь город на уши поставили со Стасом и пацанами... Я не спрашиваю, где ты, раз ты сама не говоришь, но будь осторожнее, прошу тебя... Я очень переживаю за тебя, моя любимая...
– Женя, я позвоню тебе позже, как получится. Не переживай за меня, я в порядке. Проследи там за Колькой, ладно? Я на тебя надеюсь...
– Не переживай, все нормально будет. Целую тебя, киска моя родная.
– И я тебя, Женька...
Марина молча вернула Егору трубку и легла на постель, уткнувшись лицом в подушку. На душе было паршиво и тяжело, она ненавидела себя и Егора за то, что происходит сейчас с ней, с ним, с Женькой... И сделать с этим тоже ничего не могла. Ни паспорта, ни денег – ничего. Значит, возможности уехать отсюда никакой. И это будет продолжаться ровно столько, сколько определит Малыш, как он решит. И это последнее приводило своенравную и слишком самостоятельную Коваль в полное отчаяние.
– Ты расстроилась? – после долгого молчания спросил Егор, но Марина не ответила, продолжая лежать лицом в подушку. – Мне уйти? – И снова она промолчала. – Маринка, не надо, прошу тебя... я понимаю, что виноват перед тобой, но пойми и ты меня...
– Оставь меня, Егор, мне сейчас совершенно не хочется ничего обсуждать, – глухо проговорила Коваль, не поворачиваясь.
Он вышел из комнаты, закрыв за собой дверь, и спать тоже не пришел, и наутро не появился, и вообще весь день Марина не видела его, слоняясь по дому в одиночестве. Странное дело – не появлялась и Сара, Егорова домработница, Марине даже не хватало ее присутствия, да и поговорить тоже было не с кем. Сам хозяин явился только к вечеру, мимоходом чмокнул жену в щеку и сразу ушел в кабинет, закрыв за собой дверь.
Коваль сидела в гостиной перед телевизором, отыскав в куче кассет какую-то старую российскую комедию, пила чай и злилась про себя. Что, теперь придется остаток жизни провести в этом доме, не имея возможности выйти отсюда, потому что даже надеть нечего, не считая вечернего платья и песцовой шубки, в которых она была в день банкета? Но Марина скорее умерла бы, чем попросила у Егора возможности выйти и хотя бы джинсы себе купить.
Однако Егор Сергеевич Малышев свою жену знал неплохо и потому сам посетил пару магазинов, о чем свидетельствовали несколько объемных пакетов, набитых разными вещами, которые Коваль обнаружила чуть позже на кровати в спальне. Стараясь загладить неприятное впечатление, оставшееся у нее, как он думал, после его выходки с похищением, Егор выбирал вещи только черного цвета, сделав исключение лишь целой горе комплектов белья умопомрачительных фасонов, что всегда было Марининой слабостью. Она примеряла их один за другим, увлекшись так, что и не заметила появления Егора, замершего на пороге спальни с выражением неземного счастья на лице. Коваль услышала его судорожный вздох и повернулась, прикрыв грудь рукой, хотя особой нужды в этом не было – в этот момент на ней красовался ярко-желтый лифчик, весь состоящий из тонкого кружева ручной работы.
