преследовать хозяйку своими вопросами. Сигналя и моргая фарами, он подъехал к воротам коттеджа, и Кот из будки немедленно открыл, впуская машины. Коваль вышла сама, без помощи Гены, кинувшегося было к ней, сделала несколько шагов по направлению к крыльцу, потом обернулась и приказала:
– Зажгите камин, бутылку текилы, лимон и пачку сигарет.
Краем глаза убедившись, что Гена побежал в дом, она пошла в беседку и села там на лавку, не обращая внимания на пронизывающий ветер. Сигарета в руке дрожала, но и на это Марина не реагировала, делая частые затяжки. Голова была совершенно пуста, ни единой мысли, кроме одной – теперь точно все. Конец жизни, потому что без Егора она ей абсолютно не нужна. Больше никогда она не увидит и не услышит его, никогда – и это совсем не так, как было до этого, теперь уже насовсем, навечно.
– Марина Викторовна... – нерешительно окликнул Гена. – Все готово, все, что вы просили...
– Спасибо. Ты свободен.
Посидев еще какое-то время, она побрела в дом, прошла в каминную и там обнаружила Хохла, сидящего в кресле.
– Мне Севка сказал, – ответил он на ее немой вопрос.
– Не говори об этом – я не хочу.
Не трудясь даже налить текилу в стакан, она припала к горлу бутылки и пила, обливаясь и чувствуя, как напиток обжигает все внутри, течет по шее, скатываясь в вырез блузки. Хохол молча протянул руку и отнял остатки, поставив бутылку за кресло. Марина откинулась на спинку и закрыла глаза, понимая, что если удастся заплакать сейчас – отпустит хотя бы немного, но слез не было. Перед глазами стоял Егор – веселый, улыбающийся, такой, как был сегодня утром...
В прихожую вошел Кот и негромко окликнул Хохла:
– Жека, выйди на секунду.
Тот медленно поднялся и вышел в коридор.
– Что у тебя?
– Там Бес приехал...
– Впусти, – приказал Женька, возвращаясь к Марине. – Киска, там Бес...
– Не зови меня так больше. Сдохла киска твоя, – отрезала Коваль негромко.
– Как скажешь.
Бес почти вбежал, падая у ее ног на колени и хватая за руки:
– Это правда?! Скажи мне, что это кто-то меня приколол!
– За такие приколы я отрываю яйца, – негромко ответила она, подняв на него пустые и невидящие глаза. – Егор мертв.
Сама даже не понимала, как удалось произнести эту фразу так спокойно и обыденно, словно не о своем Малыше говорила сейчас, а о каком-то чужом человеке.
– Но за что?! Кому мешал ни в чем не замешанный владелец строительной конторы?! – заорал Бес, сжимая Маринины руки так сильно, что даже Хохол это заметил.
– Я думаю, это не его – это меня хотели убить, – тем же будничным тоном отозвалась Коваль, как будто речь шла о поездке в автобусе, а не о смерти.
– Кто?! – взвился Бес, вскакивая и начиная метаться по каминной туда-сюда. – Кто, скажи?!
– Не мелькай, – попросила Марина, поморщившись – голова и так кружилась от выпитого. – Не знаю. Но хотели убрать точно не Егора – ведь действительно, он ни с кем не враждовал открыто, кроме меня, но это было очень давно, и уж я-то точно этого не делала.
– Коваль, из дома – ни шагу, даже нос не высовывай, иначе тот, кто тебя заказал, доделает свое дело, – приказал Бес. – Я потерял брата, тебя терять не хочу! Хохол, слышишь?!
– Я и так буду с ней, – твердо сказал Хохол, и Бес понимающе закивал.
– Я постараюсь поискать того, кто мог тебя... – задумчиво протянул он, – но ты честно скажи – сама на кого грешишь?
– Неужели ты не понимаешь, что мне сейчас не до этого? – тихо сказала Марина, глядя в темное окно, за которым покачивался фонарь, заливая двор светом. – Я не представляю, как мне жить дальше, что делать... Я вынуждена буду хоронить его под чужой фамилией, как вообще это все будет выглядеть? Господи, почему этот лох-киллер промахнулся? – Коваль вцепилась руками в волосы и сжала зубы, чтобы не завыть снова в голос.
– Спятила совсем? Значит, не судьба тебе умирать, не время, – спокойно отозвался Бес, погладив ее по голове. – Ты молодец, держишься. Я, признаться, боялся к тебе ехать, думал – тут пыль до потолка, а ты...
– Я пережила уже однажды его смерть. А теперь просто не могу осознать, понять не могу... Вот только что был, рядом стоял, я наклонилась – и все, нет его... Если бы не эта чертова цепочка, не упавшая подвеска – и не он, а я лежала бы сейчас в морге с простреленным виском... Я, а не он. Где справедливость?! Ведь Егор давно уже не связан с криминалом, он просто строил дома, не ввязывался в разборки, не лез на чужую территорию... За что, скажи?!
– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – вздохнул Бес, крепко прижимая ее к себе. – Успокойся, девочка, я обещаю тебе, что найду того, кто это сделал, и ты отомстишь, как захочешь.
– Я отомщу, как умею, – зло бросила Марина, высвобождаясь из его объятий.
Коваль взглянула на Женьку и произнесла только одно слово, только одно, но его хватило:
– Отдай.
Он вытащил бутылку текилы из-за кресла и молча протянул ей. Марина допила остатки прямо из горла, швырнула пустую тару в стену, разбив ее в мелкие брызги, встала и пошла в спальню. Текила вырубила моментально, едва только голова коснулась подушки, погрузив в пьяное забытье.
Марине показалось, что она провела в постели всего несколько минут, но часы показывали двенадцать дня, и нужно было вставать и делать что-то... И похороны... Она уже решила, что похоронит его под той самой плитой, что заказала ему в год его мнимой смерти, только дату придется корректировать. И уже все равно, что люди поймут: Егор Малышев не умер два года назад... Ей наплевать, кто и что будет думать, она будет жить так, как хочет, так, как считает нужным. И не будет он лежать под чужой фамилией – еще чего! Малыш заслужил право на собственное имя на памятнике.
...Коваль плохо помнила похороны, помнила гроб – огромный красный ящик, в котором на белой подушке почему-то покоился Малыш, Егор, Егорушка... Марина долго лежала лицом на его скрещенных руках, прижавшись к ним губами, словно хотела сохранить в памяти ощущение от прикосновения к его коже, его запах... Сзади стоял Хохол, хотел быть рядом, хотел поддержать, но Марине почему-то казалось, что он неискренен в своих соболезнованиях, что где-то глубоко внутри он рад тому, что Егора больше нет ...
Она не видела лиц людей, подходивших и говоривших что-то, не замечала никого вокруг – ни прилетевшего ночью отца, ни Кольки, ни виноватых глаз Ветки, глядящих на нее из-за черных очков впол- лица...
Охрана окружила гроб и хозяйку плотным кольцом, не подпуская никого ближе чем на пять метров, даже отец не смог подойти. Оторвавшись от мертвых рук Егора, Марина поднялась с табуретки и отвернулась, чтобы не видеть, как крышку опустят и лицо Малыша исчезнет навсегда. Стук забиваемых гвоздей раскалывал мозг, отдавался в сердце, заставляя его биться все медленнее и тише. Коваль почувствовала, что сейчас упадет прямо туда, в открытую и пустую пока могилу, и это не испугало ее. Хохол поймал ее за ремень черного пальто, дернув на себя. Коваль уткнулась ему в грудь, тяжело дыша и вздрагивая. Женька прижал ее, осторожно поглаживая по спине:
– Поплачь, Маринка, тебе будет легче... поплачь, не держи в себе... – но она не могла плакать, слез не было.
Марина не сумела сделать над собой усилие и бросить горсть земли на гроб, просто не сумела – и все... Слушая, как стучат комья по крышке, она почти потеряла сознание, и в уже затуманенном мозгу пронеслось: «Теперь точно – навсегда»...
...Свет, пробившийся сквозь штору, слепил глаза, Коваль зажмурилась, закрывая их рукой, и услышала голос отца:
– Женя, иди сюда, Мариша проснулась.
– Папа... откуда ты здесь? – пробормотала она сиплым, как у пьянчужки, голосом, удивляясь сама себе –
