видимость опоры, разложить пространство на верх и низ. Возможно, именно с этого Род Вседержитель и начинал сотворение мира.
Оглядевшись по сторонам, она не увидела во тьме ничего нового. Даже слабая звездочка Поплевиной сопли, удаляясь в бесконечность, померкла. Братья не подгоняли Золотинку. Поплева занялся трубочкой; она явилась между пальцев правой ноги. С обезьяньей ловкостью он поднял трубку на уровень груди и принялся высекать искру, действуя тремя конечностями сразу, что чрезвычайно облегчало дело: руками держал кремень и кресало, а ногой трубку. Когда табак задымился, Поплева сразу же, не теряя времени, вставил трубку ногой в рот и осторожно затянулся.
— Поплева, что ты делаешь? — спохватилась Золотинка. — У меня мурашки по коже… даже неприятно.
Поплева смутился так, что закашлял, поспешно перенял трубку рукой, а ногу вернул на место — то место, где ее и пристало видеть.
— Извини, малышка! Извини! Больше этого не повторится!
— Да нет, пожалуйста! — пошла на попятную Золотинка. — Как тебе удобнее. Пожалуйста! Просто как-то не по себе стало — странно.
— Больше этого не повторится! — истово заверил Поплева.
— Дуралей! — мягко упрекнул его Тучка и отвесил брату щелчок в темечко.
Поплева старательно махал рукой отгоняя дым. Задумчивая Золотинка подобрала ноги и скрестила их под собой тугим переплетом.
— Так говорите, два с половиной года?
— Да! Но срок еще не пошел, — пояснил Тучка.
— Мы не вышли из гавани, — добавил Поплева, вынимая трубку и попыхивая дымом. Сизые туманности медленно расходились прочь; в неспешном вращении они сжимались, плющились, все более и более напоминая собой раздутые в середке блины.
— На Земле, там тоже пройдет два с половиной года? — спросила Золотинка, покусывая ноготь.
— Ну нет, что ты! Меньше! — заверил Тучка.
— На Земле около двух месяцев, — сказал Поплева. — Много три. Ну, а если очень поджаться, то и за полтора можно управиться.
— Полтора месяца! — ужаснулась Золотинка.
— Видишь ли, малышка, — кашлянув в кулак, начал Тучка, — не хотелось бы учить тебя дурному…
— Ни в коем случае! — вставил Поплева.
— …Но обстоятельства складываются так, что ты вряд ли ему поможешь.
— Кому? — спросила Золотинка, надежно защищенная от кривотолков заранее разлитым по щекам румянцем.
— То есть никому вообще, — мягко уточнил Поплева.
— В лучшем случае, никому не поможешь, — напористо продолжал Тучка, — в худшем — наломаешь дров. То, что случилось с Юлием… О! Это тебе не по зубам! Если возвратишься без промедления, то и тогда вряд ли ты сумеешь хоть чем-нибудь облегчить его страдания. А за два с половиной года здесь ты узнаешь много больше того, что нужно…
— То есть с избытком, — не замедлил вставить Поплева.
— …Чтобы справиться с бедой. Через два с половиной года земные беды и напасти станут тебе вот… сущим пустяком. Ты будешь другим человеком. Если вообще человеком. Совершенно другим. Ты сможешь излечить Юлия прикосновением пальца.
— Послушайте, — перебила вдруг Золотинка, напряженная мысль которой держала несколько предметов сразу, — здесь Рукосил бывал? Это ведь его книга. Мы ведь в Рукосиловой книге.
— Рукосил не был. Нет, не был, — ничуть не удивился вопросу Тучка. — Он никого не любит.
— Путь к истине для него навсегда закрыт, — пояснил Поплева.
— И тогда, значит, я смогу вылечить Юлия?
— В интересах истины должен, однако, заметить, — как-то не очень внятно, приглушенным голосом пробормотал Тучка, — что через два с половиной года, ну то есть через два месяца, бедняге уже ничем нельзя будет помочь.
— Иными словами будет поздно, — смущенно ухмыляясь, пояснил Поплева.
— А теперь рано.
— Ни так и ни сяк, — опять вставил Поплева.
— То есть все равно.
— Что в лоб, что по лбу.
— Сейчас ты не в состоянии помочь, а потом помогать будет некому.
— Кстати! — с деланным воодушевлением воскликнул Поплева. — Через два месяца и эта безобразная буча с едулопами как-нибудь разрешится! Вообще, ты сможешь вернуться, когда захочешь, в любое место Земли. Все будет тебе доступно. Все или почти все. Очень многое. Ну уж, во всяком случае, больше, чем теперь, за это ручаюсь.
— Через два месяца.
— А случай может не повторится.
— Вы знаете, где сейчас настоящий Поплева? Тот, что на Земле? Тот, что страдает?
— Истина выше таких частностей, — суховато заметил Поплева.
— Она как бы парит, — для убедительности Тучка взмахнул руками.
— Я возвращаюсь.
Братья переглянулись. Поплева вздохнул, отвернулся и пристукнул недокуренной трубкой по ребру ладони — горячая зола, пепел вперемешку с не прогоревшим табаком сыпанули туманным облачком, в котором клубилась, расходясь все шире, звездная россыпь искорок.
— Как мне вернуться? — повторила Золотинка.
— Ты далеко зашла, — с неверной, словно бы ищущей улыбкой на устах возразил Тучка, — раз уж ступила — шагай. Полузнание, полуистина, полуправда — это, в сущности, препакостнейшая зараза.
— Не уговаривай: втемяшится, так не переупрямишь, — сказал Поплева, томительно вздыхая. — Для полноты истины должен поставить тебя в известность, малышка, что преждевременное… неблаговременное возвращение возможно. Допускается. Через трубу. Пожалуйста!
С несчастной гримасой на лице он махнул, и в черноте возникло желтовато-медное жерло, в нем заходили сполохи, послышалось нарастающее гудение, тот напряженный воющий гул, какой дает хорошая печная тяга.
— Разве я туда влезу? — поежилась Золотинка.
— Пятнадцать верст в поперечнике — как не влезть?! Это кажется — трубочка. Издалека. Здесь все не близко. — И Поплева опять вздохнул. Видно, здешние расстояния не доставляли ему радости.
— А! — протянула Золотинка, нимало не успокоенная. — Но ведь там… такое пекло?
— Не без этого, — заметил Поплева.
— Но никто еще не сгорел, — утешил Тучка.
— Другое дело последствия. Они возможны, — сказал Поплева и как-то суховато, по-казенному добавил: — Мы не отговариваем.
Тщательно прочищая мизинцем и продувая свою кургузую трубку, Поплева раз за разом извлекал из нее тоненький сиротливый посвист, который совершенно уже терялся в давящем уши, оглушительном реве далекого жерла. Нужно было напрягать голос.
— На мироздание хочешь глянуть? Одним глазком? Раз уж попала, — прокричал Поплева. — Долго тебя не задержим.
— На мироздание? — протянула Золотинка.
— Одним глазком! — Тучка сомкнул пальцы колечком.
— Хочу, — прошептала Золотинка так, что и сама себя не расслышала в жутком, надрывно дрожащем вое жерла. Но братья расслышали.
И тотчас ревущее жерло исчезло, адский шум, как обрезало, в звенящей тишине повсюду, со всех сторон сразу высыпали алмазной пылью звезды. Золотинка увидела изумительно голубой, белый и яркий
