– Какую привычку взял, – продолжал Миша, – оскорблять технический персонал! Это тебе не дома – на прислугу орать.
– Чего ты с ним, Мишка, разговариваешь! – Генка протолкался сквозь толпу ребят и стал против Юры. – С ним вот как надо!
Он полез драться, но Миша удержал его:
– Постой… Вот что, Стоцкий, – обратился он к Юре, – ты должен извиниться перед Брошей.
– Что? – Юра удивленно вскинул тонкие брови. – Я буду извиняться перед уборщицей?
– Обязательно.
– Сомневаюсь! – усмехнулся Юра.
– Заставим, – твердо сказал Миша. – А если не извинишься, поставлю вопрос на классном собрании.
– Мне плевать на ваше собрание!
– Не доплюнешь!
– Посмотрим.
– Посмотрим.
Перед последним уроком немецкого языка Генка вбежал в класс и закричал:
– Ура! Альма не пришла, собирай книжечки!
– Подожди, – остановил его Миша и крикнул: – Тише, ребята! Сейчас будет классное собрание.
– Ну вот еще!.. – недовольно протянул Генка. – Ушли бы домой на два часа раньше!
– Как будто нельзя в другой раз собрание устроить, обязательно сегодня! – сказала Леля Подволоцкая, высокая красивая девочка с белокурыми волосами.
– Не останусь я на собрание, – объявил Кит, – я есть хочу.
– Останешься. Ты всегда есть хочешь. Будет собрание, и всё. – Миша закрыл дверь.
Когда все сели по местам, он сказал:
– Обсуждается вопрос о Юре Стоцком. Слово для информации имеет Генка Петров.
Генка встал и, размахивая руками, начал говорить:
– Юра Стоцкий опозорил наш класс. Он назвал тетю Брошу старой дурой. Это безобразие! Теперь не царский режим. Небось Алексея Иваныча он так не назовет, побоится, а тетя Броша – простая уборщица, так ее можно оскорблять? Пора прекратить эти барские замашки. Вообще скауты за буржуев. Предлагаю исключить Стоцкого из школы.
Потом поднялся Слава. После некоторого размышления он сказал:
– Стоцкому пора подумать о своем мировоззрении. Он индивидуалист и отделяется от коллектива. Подражать Печорину нечего. Печорин – продукт разложения дворянского общества. Это все знают. Юра должен извиниться перед тетей Брошей, а исключить из школы – это слишком суровое наказание.
Слово попросила Леля Подволоцкая.
– Я не понимаю, за что пионеры нападают на Юру, – сказала она. – Генка в тысячу раз больше хулиганит, а еще пионер. Это несправедливо. Нужно прежде всего выслушать Юру. Может быть, ничего и не было.
Стоцкий, не поднимаясь с места, глядя в окно, сказал:
– Во-первых, я в скаутах больше не состою. Если Генка не знает, пусть не говорит. Кроме того, он еще не директор, чтобы исключать из школы. Нечего так много брать на себя. Во-вторых, я принципиально не согласен с тем, что закрывают вешалку, – это ограничивает нашу свободу. В-третьих, я вообще ни перед кем отчитываться не желаю. Извиняться я не буду, так как не намерен унижаться перед каждой уборщицей. Вы можете постановлять что вам угодно, мне это глубоко безразлично.
Потом выступил Шура Огуреев. Он вышел к учительскому столику, обернулся к классу и произнес такую речь:
– Товарищи! Инцидент с тетей Брошей нужно рассматривать гораздо глубже. Что мы имеем, товарищи? Мы имеем два факта. Первый – оскорбление женщины, что недопустимо. Второй – употребление слова «дура». Такие слова засоряют наш язык, наш великий, могучий, прекрасный язык, как сказал Некрасов…
– Не Некрасов, а Тургенев, – поправил его Миша.
– Нет, – авторитетно произнес Шура, – сначала сказал Некрасов, а потом уже повторил Тургенев. Нужно читать первоисточники, тогда будешь знать… Я предлагаю запретить употребление таких и подобных слов.
Весьма довольный своей речью, Шура направился к парте и с важным видом уселся на свое место.
– Кто еще хочет высказаться? – спросил Миша и, увидев, что Зина Круглова хочет, но не решается выступить, сказал ей: – Говори, Зина, чего боишься?
Зина поднялась и быстро затараторила:
– Девочки, это ужасно! Я сама видела, как тетя Броша плачет. И нечего Юру защищать. А если он нравится Леле, пусть она так и скажет. Потом Шура. Он очень красиво говорил о женщинах, а сам на уроках пишет письма девочкам. Это тоже неправильно… Потом, – продолжала Зина, – я хотела сказать о Генке Петрове. Он на уроках всегда меня расхохатывает. – Тут Зина рассмеялась и села на свое место.
