Иностранец радостно закивал головой:
– О да… Конешно… Долёй Муссолини, долёй… Керзон – долёй!
«Хитрый!» – подумал Миша и сказал:
– Вот вы их и долой.
Иностранец задумчиво качнул головой и, медленно подбирая слова, сказал:
– Врэмя… Рэволюций не устраивать, рэволюций приходят.
«Какой политически грамотный! – подумал Миша. – Уж такие, как вы, конечно, никакой революции не устроят…»
А иностранец с серьезным и многозначительным выражением лица, несколько напряженным от необходимости вспоминать русские слова, продолжал:
– Кризис, безработний, война… Пролетарият – некарашо… Коммунист – агитация… Капиталист его в тюрьма. – Он вдруг засмеялся и схватил себя за кисти рук: – Кандали, тюрьма! – И смешно сморщился: – Некарашо – тюрьма…
Миша посмотрел на золотое кольцо иностранца, на белые полоски кожи на кистях женщины и подумал, что очень хорошо смеяться, когда сами носят золотые кольца и браслеты.
Иностранец перехватил его взгляд, засмеялся и показал на руки женщины:
– Кандали – три лет… Тюрьма – десять лет.
Женщина в это время перемывала чашки.
Мальчики сразу не сообразили, о чем говорит иностранец. Какие десять лет тюрьмы? Какие три года кандалов?.. И только Славка первым обрел дар речи.
– Вы коммунистка? – спросил он у женщины.
Иностранец, улыбаясь, повторил Славкин вопрос на незнакомом ребятам языке.
Женщина засмеялась, ткнула себя пальцем в грудь и сказала:
– Коммунисьт! – потом показала на мужчину: – Коммунисьт, – потом опять на себя: – Румэн, – потом опять на своего спутника: – Куба, Эмерика…
Мальчики молчали, потрясенные таким неожиданным оборотом дела. Те, кого они приняли за буржуев, оказались коммунистами. Они, наверно, делегаты Коминтерна. Ведь недавно был конгресс. Как же они так опростоволосились, так бессовестно обожрали их! И как они могли принять их за капиталистов? Какие капиталисты будут путешествовать по берегам Утчи? Капиталисты отдыхают во всяких Баден-Баденах… Да и если приглядеться, то сразу видно, что это коммунисты и революционеры. Одеты хотя по-иностранному, но просто, как рабочие. У мужчины доброе, умное лицо, приветливая улыбка, сильный подбородок. У женщины тоже волевое лицо, и седина, и морщинки. И они отдали мальчикам всю свою еду. Разве капиталисты поделились бы с ними? Ах, как нехорошо получилось!..
– Значит, вы с Кубы? – переспросил Миша только для того, чтобы нарушить неловкое молчание.
– Куба, Куба, – засмеялся кубинец.
– Капабланка! – сказал Генка.
– О да, да, Капаблянка, чемпьоне…
– Хорошо на Кубе?
– Карашо, отшень карашо. – Кубинец показал на землю. – Ходить земли карашо. – Потом он обвел рукой вокруг шеи, как бы изображая петлю, показал на дерево: – Висеть на дерев плёх, отшень плёх. – Он засмеялся. – Мне надо висеть, а я удираль…
Мальчики с восхищением смотрели на кубинца. Этот толстый, веселый, такой на вид заурядный человек был приговорен к смертной казни и сумел уйти от палачей, сумел добраться до России! Каким мужеством, какой отвагой надо обладать! А он сидит на берегу Утчи, вскрывает банки с консервами и смеется как ни в чем не бывало! Вот это люди!
Хорошо бы с ними поговорить, порасспросить, узнать, как обстоит дело с мировой революцией. Но надо ехать за Игорем и Севой. Да и после этого недоразумения мальчики чувствовали себя неудобно. Они встали и начали прощаться.
– До свидания, – говорили они, пожимая руки кубинцу.
А Генка добавил:
– Если будете идти все берегом и берегом, то обязательно к нам в лагерь попадете.
Кубинец не понял Генку и только весело улыбнулся в ответ.
Румынке мальчики пожали руку особенно почтительно: на этих руках были кандалы!
Потом они спустились к лодке.
Собственно, никто не говорил, что им надо сделать, но каждый понимал это. Они сложили все свои продукты в один мешок, только хлеб мальчики оставили себе: ведь иностранцы его почти не едят.
Кубинец и румынка стояли на берегу, поглядывая на сборы и не понимая их назначения. Миша торопился: может быть, кубинец улыбается тому, что у мальчиков столько продуктов, а их они оставили безо всего.
Наконец мешок был уложен. Миша вынес его из лодки и положил у ног кубинца и румынки. Они сначала не поняли, но потом, когда сообразили, замахали руками:
– Не надьо, не надьо, возьмийть, не надьо…
