выходящего.
— Но довольно трудно сделать что-либо… — начал было Айзенменгер, но Елена перебила его:
— К черту трудности! Речь идет о жизни человека, и смешно говорить, что нельзя ранить чьи-то чувства и причинять людям неудобства.
Он уже не в первый раз сталкивался с тем, что попытки успокоить Елену зачастую производили прямо противоположное действие.
— В жизни все не так просто и логично, — философски изрек он.
— И поэтому мы предпочитаем оставлять все как есть, лишь бы не создавать себе проблем, да?
— Да нет, вовсе нет… — Доктор помолчал. — Послушайте, Елена, я ведь не сказал, что одобряю то, что происходит, я просто пытаюсь объяснить.
На какой-то миг ему показалось, что она снова набросится на него с упреками, но Елена взяла себя в руки и улыбнулась:
— Простите. Просто меня все это так злит…
— Да и меня тоже, поверьте.
Напряжение, которое было между ними в начале разговора, разрядилось.
— Вы знаете, я, пожалуй, все-таки выпила бы чего-нибудь.
— Так чай или кофе?
— А вина у вас нет? Хочется чего-нибудь покрепче. Но если нет, тоже ничего страшного.
— Странное предположение. Есть, конечно.
Айзенменгер вышел на кухню за бутылкой, а когда вернулся, Елена, казалось, окончательно успокоилась.
— Вы знаете, я ведь, собственно, пришла к вам с одним предложением.
Он выжидательно поднял брови.
— До моих знакомых дошли слухи о нашем участии в деле Экснер.
— Вряд ли эти слухи могли оказаться слишком полными, — улыбнулся он.
— Не в этом дело. Недавно слушалось еще одно дело, похожее на это. Женщину уже осудили, но она отрицает свою вину. Сама я еще не ознакомилась с делом, но говорят, что решение суда вызывает большие сомнения.
Несмотря на любопытство, первым побуждением Айзенменгера было отказаться. Не желая делать это слишком резко, Айзенменгер спросил:
— Так вы больше не занимаетесь делами о разводах и наследстве?
— Стараюсь избегать их, — сделав серьезное лицо, ответила она.
— Не могу осуждать вас, — улыбнулся доктор.
Елена, к его радости, ответила на улыбку.
— Я подумала, не согласились бы вы помочь мне в этом деле.
Само по себе предложение было соблазнительным, но в голове Айзенменгера моментально всплыли и другие соображения.
— Я ведь теперь безработный, Елена, и не могу, к сожалению, руководствоваться, как вы, исключительно энтузиазмом.
— Да что вы, клиенты платят! — Тут доктору неожиданно пришла в голову мысль, что Елене очень хочется, чтобы он согласился. — Это состоятельные люди и готовы заплатить разумную сумму.
Айзенменгер задумался. Вернуться к судебной медицине было, безусловно, интереснее, чем делать по пять резекций прямой кишки в день.
— А что Боб?
— Я разговаривала с ним, — нахмурилась Елена. — Он не уверен. Его жена больна, и Джонсон поглощен этим.
Айзенменгер все еще колебался, но тут поймал ее чуть ли не умоляющий взгляд. Впервые в отношении этой женщины к нему промелькнуло что-то, что уже никак нельзя было назвать равнодушием.
Доктор улыбнулся и, подняв бокал, произнес:
— Ну что ж. Почему бы не попробовать?
Они чокнулись и выпили, и было видно, как Елена рада. Возможно…
— Мы с вами ведь собирались сходить куда-нибудь пообедать, помните? Как раз перед тем, как нас прервали.
Она нахмурилась, пытаясь вспомнить.
— А, ну да. Ваша подружка.
— Бывшая подружка, Елена, бывшая.
— Бывшая или настоящая… И не помню, чтобы я поддерживала эту идею, — произнесла она слегка насмешливым тоном.
Он подсел к ней на диван.
— А я не помню, чтобы вы отвергали мое предложение.
— Это правда. — Отпив вина, она поставила бокал. — Я согласна принять это предложение только при условии, что ресторан буду выбирать я. И должна предупредить вас, доктор Айзенменгер, мои вкусы обходятся недешево.
Он тоже поставил бокал и придвинулся чуть ближе к Елене. К его радости, она не отодвинулась. И даже, может быть…
Он коснулся ладонями ее лица и прижал губы к ее губам. Поцелуй показался ему слаще божественного нектара. Она обвила руками его шею; они сидели щека к щеке, и Елена чуть слышно прошептала ему в ухо:
— Я люблю…
И в этот момент раздался телефонный звонок.
Айзенменгер вздохнул, слушая, как разлетаются осколки только что пережитого чудесного мгновения. Они разжали объятия, и Айзенменгер поймал грустную улыбку, промелькнувшую на ее губах. Он снял трубку.
— Да?
— Это Мари. — Ее голос звучал безо всякого выражения и слегка дрожал, как будто ей было холодно. В трубке что-то трещало, этот треск смешивался с уличным шумом, так что Айзенменгер с трудом мог разобрать слова. Видимо, она звонила с мобильника откуда-то из города. Не дав мужу сказать что-либо, она продолжила: — Я вижу, ты с ней. — Тут он уже просто не знал, что ответить, и Мари прошипела в трубку: —
— Послушай, Мари… — Он взглянул на Елену. Та, услышав имя бывшей подружки доктора, внимательно посмотрела на него.
— Я не возражаю, пускай… Только я знаю, что она будет страдать так же, как страдала я.
— Мари…
— Я поняла, почему всем так плохо с тобой. Ты никого не любишь. Ты не любил меня и не будешь любить ее.
По голосу Мари чувствовалось, что она не в себе. И очевидно, она наблюдала за ними, находясь рядом с домом.
Елена продолжала выжидательно смотреть на Айзенменгера. Он поднялся с дивана.
— Где ты находишься, Мари? Почему бы нам не встретиться и не поговорить по-человечески?
Свободной рукой он отодвинул одну из занавесок на окне. Мари стояла посреди ярко освещенной автостоянки лицом к окну дома, держа в одной руке мобильный телефон.
— Ты всю жизнь влюблен только в одну, не так ли?
Даже на таком расстоянии можно было догадаться, что она дрожит. Елена подошла к доктору и встала рядом.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты думал, я не знаю, но я догадалась, что у тебя всегда была другая. И теперь я знаю, кто это.
— Она стоит в какой-то луже, — с удивлением произнесла Елена.
