феодального с собой обращения. Маленькое мужественное сердце! Или ее храбрость не знала границ, или, что скорее всего, от пережитого она слегка поехала с катушек и плохо себе представляла, чем ее протесты могут закончиться. Хорошо, что конвоиры не понимали по-английски.
Горы после захода солнца быстро погружались в сумерки. Узкая щель под крышей почти не различалась.
Роман нащупал в темноте ботинок англичанки. Она дернулась под его рукой, резко подтянула ногу.
– Что вы делаете?! – вскрикнула она.
Нервы бедняжки были измотаны до предела.
– Ничего, что повредило бы вам, – сказал Роман, следя за тем, чтобы голос его звучал успокоительно и чуть ворчливо.
Этакий папаша, стремящийся утешить испуганную плохим сном дочурку.
– Негодяи! – дрожащим голосом выдохнула в темноту Эдвардс. – Какие негодяи!
По ее судорожным движениям чувствовалось, что она пребывает в состоянии «места себе не находит». Она все что-то суетилась в темноте, пересаживалась, порывисто вздыхала, как будто собиралась зарыдать, и вдруг раздумывала.
– Что вы молчите?! – услыхал Роман ее сердитый шепот.
– А что я должен говорить?
– Вы видели, что вытворяли ваши друзья? – взорвалась Эдвардс (впрочем, опять же шепотом). – Это настоящие варвары! Худших негодяев трудно себе представить. Так издеваться над беззащитным человеком! Как будто сержант Хук заслуживал подобной смерти!
– А мирные люди, которых сержант Хук расстреливал в кишлаке Кара-Гуль, заслуживали смерти? – буднично спросил Роман.
– Вы еще пытаетесь их оправдать?!
– Я просто пытаюсь быть объективным. Оправдать то, что произошло, невозможно. Но можно попытаться понять этих людей. Столетия они ведут бесконечные войны за независимость. По сути, они хотят лишь одного: чтобы их оставили в покое и позволили жить так, как им хочется. Всяческие попытки вторгнуться в их жизнь с помощью оружия заканчиваются, как правило, плачевно для оккупантов. Я знаю, о чем говорю… Эти люди не боятся смерти, запугать их невозможно. Зато они способны запугать каждого, кто становится их врагом. Да, их методы могут показаться чрезмерно жестокими. Это правда. Но никто не понуждал вас приходить сюда и устраивать свои порядки. И уж тем более убивать мирных жителей. Подобное эти люди не прощают. И мстят в соответствии со своими понятиями о добре и зле. Для них вы такие же негодяи, как они для вас. И даже, пожалуй, хуже. Они, по крайней мере, защищают свою землю…
– Еще немного, и я встану на их сторону, – перебила его Эдвардс.
Как всегда, она быстро приходила в себя. Во всяком случае, она перестала метаться по полу и вернулась к своим прежним скептически-насмешливым интонациям.
– Никто от вас этого не требует, – возразил Роман. – Достаточно будет того, чтобы вы успокоились и хотя бы несколько часов поспали.
– Не думаю, что теперь мне это удастся, – огрызнулась Эдвардс.
В сарае к этому времени стало совершенно темно. И тихо. Англичанка, не найдя подкрепления своему гневу, затаилась в самом темном углу.
– Как вас зовут? – немного помолчав, спросил Роман.
– То есть?
– Как ваше имя? Оно ведь у вас есть?
Он ожидал какой-нибудь язвительности, что, в общем, тоже было неплохо. Пусть язвит, лишь бы отвлекалась от того, что то и дело возникало у нее перед глазами.
– Линда, – послышался после короткого молчания негромкий голос.
– Очень приятно, Линда. Вы разрешите мне вас так называть?
– Пожалуйста.
– А меня зовут Роман…
– Я помню, – отрубила она.
Роман осекся. Пожалуй, напрасно он взял на себя обязанности личного психолога. В них тут никто не нуждался.
Он начал укладываться спать, отыскивая на ощупь знакомые вмятины в полу. Ага, вот сюда он удобно устроил, как бы это сказать, поясницу. Только надо лечь на правый бок, а то если на левый, так удобно уже не получится.
– Хотела вам сказать… Роман, – вдруг запинаясь, произнесла Линда Эдвардс.
– Да, – как можно мягче ответил он.
– Спасибо, что вступились за меня в пещере. Если бы не вы, этот негодяй… Эти негодяи могли бы…
Линда запнулась, и Роман услыхал совершенно однозначные звуки.
Плачет.
Все-таки не так она непрошибаема, как ему уже было показалось.
Он решительно подполз к ней, обнял за плечи и крепко прижал к себе, не обращая внимания на слабое сопротивление. Сопротивление, однако, быстро иссякло. Вздрагивая и хлюпая носом, капитан Эдвардс, которая сейчас была скорее обыкновенной усталой и до смерти напуганной девчонкой по имени Линда, вскоре затихла в его объятиях.
– Вы устали, Линда, – слегка поглаживая ее по плечу, сказал Роман. – Постарайтесь подумать о чем- нибудь отвлеченном и подремать.
– Не могу, – покачала головой Линда.
– Я вас понимаю.
– Вы видели подобное раньше?
– Видел, – вздохнул Роман.
– Расскажете?
Роман вспомнил окровавленные тела ребят, его друзей, найденных в одном из кишлаков. Духи надрезали им кожу по талии, чулком сдирали кверху и завязывали в узел над головой. Так они и умирали, в коконах из собственной кожи. Гена Шашков, курянин из недавнего пополнения, прямо у канавы с ужасной находкой сошел с ума. Начал бормотать под нос непонятное, кося куда-то сдвинутым к переносице глазом, и уже не смог остановиться. Таким и отправили на родину, к маме.
А ребята, покрытые заскорузлой кровавой коркой, напоминали ободранные туши каких-то диковинных животных…
Роман моргнул, отгоняя это видение двадцатилетней давности.
– Я думаю, сейчас об этом не стоит.
– Вам тяжело? – догадалась Линда.
– Эти воспоминания не из разряда легких.
– Понимаю.
Помолчали, слушая дыхание друг друга.
– Вы сами откуда, Линда?
– Из Лондона.
– Уау! Из самого Лондона?
– Вы так реагируете, будто никогда там не бывали, – улыбнулась Линда.
– Ну, бывать в Лондоне – это не то же самое, что родиться в нем.
– Родилась я в Манчестере. А когда мне было тринадцать лет, родители перебрались в Лондон. Папа получил новое назначение, вот мы и переехали.
– Папу вроде как повысили?
– Ну да, – коротко отозвалась Линда.
– И что же? Вы стали столичной девушкой?
– Ну, это не сразу произошло. Мы жили в провинции, где чужих почти не было. А тут – все другое. Толпы туристов, повсюду одни эмигранты, на улице больше иностранной речи, чем английской. Но ничего, потом привыкла.
