зол.
— Б… Ты мне за это заплатишь, старая ведьма, дорого заплатишь! — заорал взбешенный Лахтела на Линнею, застывшую от страха на крыльце.
Лахтела рванулся было к старушке, но та в ужасе оросилась в избушку и заперла дверь изнутри. Лахтела начал ломиться в дом, в бешенстве оторвал дверную ручку, но подоспевшие вовремя Нююссёнен и Фагер-стрём стали его усмирять.
— Вы видели, что эта сволочь со мной сделала? — выл Лахтела. — Я убью эту старуху, я этого так не оставлю, это я вам гарантирую.
Нююссёнен и Фагерстрём все-таки уговорили Лахтелу вернуться в баню. Там еще осталась водка, и Пере налили первому. Нююссёнен вернулся к дому, постучал в окно и попросил пластырь. Линнеа впустила родственника внутрь, дала ему бинт и пластырь и прилегла на кровать, хватаясь за грудь. Нююссёнен спросил, что с ней. На Лахтелу не стоит обращать внимания. Пера человек нервный, но не опасный. Уж не собирается ли бабушка спать средь бела дня?
— Кауко, я так испугалась, что у меня аж сердце прихватило. Вы ведь не останетесь на ночь, я очень надеюсь, что вы вернетесь в Хельсинки, ты же получил деньги.
Нююссёнен сказал, что это нужно обдумать, но ему кажется это неблагоразумным, потому что они все выпили и вряд ли кто-то в состоянии вести машину.
Когда Кауко Нююссёнен ушел, Линнеа Раваска поднялась с кровати, заперла входную дверь, достала из ридикюля баночку с таблетками, набрала на кухне воды из ведра с холодной водой и приняла две таблетки. Из бани доносились мужские вопли. Со вздохом старушка задернула занавески, разделась, надела ночную рубашку и легла в постель. Она закрыла глаза, но боялась заснуть. С телефоном было бы поспокойнее, но его Кауко продал еще прошлой зимой. Линнеа взмолилась, чтобы этот визит не закончился так же плохо, как все предыдущие.
Глава 3
Баня у приятелей затянулась до поздней ночи. При этом они производили ужасный шум в парилке, в предбаннике и во дворе. Пили водку, орали, дрались, носились по двору голышом, травили анекдоты и ржали, как кони.
Пенсионерка Линнеа Раваска пыталась заснуть под весь этот шум, но ей мешало учащенное сердцебиение. Раньше слабое сердце нечасто напоминало Линнее о себе, но визиты родственника это изменили. Линнеа была уже немолода: она родилась в 1910 году, что означало, что в этом году 21 августа ей исполнится 78 лет. В этот же день родились такие знаменитости, как Сиири Ангеркосян, принцесса Маргарет и Каунт Бейзи. Маргарет была, конечно, еще совсем юной, но вот Сиири и Каунт были старше самой Линнеи, Сиири на восемь, а Каунт — на шесть лет. При этом оба уже успели скончаться. Из любопытства Линнеа даже сходила на похороны первой, когда еще жила в Тёёлё.[1] Красивое мероприятие.
Как быстро летит время… Девчонкой она думала, что все люди старше тридцати — старики. И тут вдруг ей самой стукнуло тридцать, а потом и сорок, тут уж Линнеа занервничала. К тому же, как раз тогда умер Райнер… Кстати, в некотором роде облегчение… и не успела Линнеа оглянуться, как ей уже все пятьдесят. Так же быстро пришли шестьдесят и семьдесят и теперь приближались восемьдесят лет. В этом возрасте годы все равно что месяцы, а месяцы все равно что недели: одна неделя — лето, другая — уже зима. Рассуждая таким образом, Линнеа подсчитала, что ей осталось, в лучшем случае, недель десять. Надо бы съездить в Хельсинки к своему старому врачу Яакко и спросить, сколько точно ей осталось жить. Яакко Ки-вистё был семейным врачом Раваска еще со времен войны и считался хорошим другом. Когда Линнеа овдовела, у них с Яакко случился небольшой роман. Линнеа считала, что самое главное преимущество в романе с врачом — это то, что они большие чистюли и не устраивают в своей квартире бардак. Другим преимуществом было то, что теперь она могла пользоваться врачебными услугами Яакко совершенно бесплатно. Он, конечно, тоже немолод, всего несколькими годами моложе Линнеа, но она ему доверяла, и Яакко всегда прислушивался к жалобам пациентов на здоровье.
Кроме того, доктор медицинских наук Яакко Ки-вистё был джентльменом. Чего не скажешь о Кауко Нююссёнене и его криминальных товарищах.
Посреди ночи Линнеа на цыпочках пробралась в кухню, выпила стакан воды и выглянула из-за занавески во двор. Веселье у бани было в самом разгаре. Пьяный галдеж, наверняка, слышен был на всю деревню.
Линнее стало стыдно: неужели молодые люди не могут веселиться как цивилизованные люди? Раньше для молодежи устраивались вполне пристойные праздники и ничуть не скучные, особенно до войны. Тогда люди умели веселиться в меру. Конечно, после войны ситуация изменилась, но это было вызвано поражением страны, а не тем, что люди перестали быть воспитанными и культурными.
Вскоре после окончания войны полковник Раваска узнал, что ему грозит обвинение в сокрытии оружия, и он на последние деньги уехал в Бразилию. Там полковник неплохо устроился. Еще раньше в Бразилию смылся генерал Пааво Талвела, его хороший приятель, который пристроил своих друзей на работу в местное представительство финской целлюлозно-бумажной компании.
Финны в то время опасались, что русские приберут страну к рукам, опасения, впрочем, не были беспочвенными. Линнеа не забыла, как Хертта Куусинен говорила, что этим-то все и кончится. Напуганная угрозами Хертты, Линнеа купила билет на пароход и отправилась к мужу в Рио-де-Жанейро. Какое это было веселое время! Конечно, денег не хватало, но все равно они умудрялись закатывать шикарные вечеринки для бывших военных со всех стран Европы.
В Южной Америке в то время обреталось множество финнов и их друзей-немцев, а также венгров, воевавших на стороне Германии, и представителей прочих национальностей, которым пришлось бежать из их стран после Второй мировой войны. Впрочем, фашисты среди них Линнее не попадались, хотя слухи об их наличии ходили. Но ведь всех злостных преступников повесили сразу после окончания войны, а оставшихся — после Нюрнбергского процесса, разве нет?
Политика всегда вызывала у Линнеи неприятие. По ее мнению, раз война кончилась, то нечего обсуждать еще тысячу лет вопрос о сотрудничестве финнов с немцами в военные годы.
Вечеринки интересовали ее куда больше. Гости палили по бумажным фонарикам из пистолетов, опустошали десятки бутылок с вином, после чего валялись несколько дней в постели с тяжелым похмельем, пока работа не напоминала о своем существовании. И несмотря на это, они никогда не вопили так, как эти молодые люди в бане, при том, что они были офицерами и голоса у них были командные, такого беспредела, как на торппе[2] Линнее, они никогда не допускали.
Но конечно, есть разница между офицером и рядовым солдатом. Если первый, выпив стопку, тут же начинал горланить, то офицер мог пить несколько дней подряд и при этом ни разу не повысить голоса, особенно в присутствии дамы.
Молодые люди тем временем продолжали париться и выпивать. Огонь в печке потух уже несколько часов назад, но, пьяные в хлам, они продолжали плескать воду на холодные камни, не обращая внимания на отсутствие пара. Парни валялись на полках с сигаретами во рту, лакали водку из горла, лениво хлестали друг друга лысыми вениками и жаловались на жару в бане. Временами они выскакивали на двор «поостыть».
Под утро у них начался пьяный бред. Нююссёнен начал петь дифирамбы своей щедрой и великодушной тетушке и утверждать, что без нее он не стал бы тем, кем он стал. Кауко признался, что Линнеа ухаживала за ним с самого детства… как за собственным сыном… потому что его собственная мать была, как бы это сказать… не совсем адекватна. У Линнеи же не было своих детей с полковником Раваска. Каке всегда мог рассчитывать на тетушку, они с дядей на летние каникулы забирали его к себе из детского дома, покупали ему еду и одежду…
— Тетка даже навещала меня в исправительной колонии и привозила мне сладости! — растроганный, воскликнул Каке. — А когда меня посадили в тюрягу, она присылала мне деньги и передачи. Нет, скажу я вам, братва, вам о такой бабуле можно только мечтать!
