Они по-прежнему молчали, по-прежнему со строгой пристальностью смотрели на него, и Хальвард а прошиб пот. Он вдруг ясно понял, что они уже обсудили его судьбу, уже вынесли приговор и все, что он бормочет сейчас, есть лишь его последнее слово.
— Мой конунг, известно ли тебе, что в Киеве убит Рогдир, брат конунга рогов? — Хальвард из последних сил искал дорогу к закрытой для него душе Олега. — Теперь Рогхард не может быть союзником Аскольда, твоя правая рука свободна, и это я, я, твой верный сторожевой пес, сделал все это!..
Хальвард прокричал конец фразы почти с торжеством, и, кажется, это подействовало. Глаза конунга на миг блеснули, и он впервые заговорил. Впервые за тот час, что молча слушал Хальварда.
— Кто такой Безымянный?
— Что?… — Хальвард вздрогнул. — Мой лучший лазутчик. Он…
— Его имя и имя его рода?
— Имя?
Хальвард медленно опустил голову под колючим взглядом Олега. Даже в наступивших сумерках было заметно, как вдруг посерело его лицо. И наступило молчание.
— Конунг спрашивает один раз, — сурово напомнил Донкард. — И тебе отлично известно, кто повторит его вопрос.
— Мой сын, — очень тихо сказал Хальвард, не поднимая головы.
— Громче! — резко потребовал Донкард.
— Мой сын. — Хальвард поднял голову, и все увидели его вдруг постаревшее, смятое лицо.
Они долго смотрели в глаза друг другу. Конунг и один из самых близких его помощников, доселе казавшийся таким надежным.
— Не лги мне, — с тихой угрозой произнес Олег. — Твой сын был ранен в битве на Шел они три года назад, и тяжелая броня утащила его на дно реки. Этим ты сам объяснил мне, почему не привез тело сына в Старую Русу для погребального костра.
— Я изменил ему имя, сочинил другую жизнь и устроил его рядом с Аскольдом. Это — твой лучший лазутчик, конунг.
— Мой? Твой, а не мой. Я впервые сегодня услышал о нем.
— Нет, мой конунг! Он верно служил тебе, а не мне. Я лишь передавал ему твои повеления.
— Так повели ему до черной осени явиться ко мне. Я послушаю его рассказы, а затем под стражей отправлю в Полоцк к конунгу Рогхарду согласно древнему обычаю.
. — Но за что? За что? Ты должен выдать рогам Годхарда…
Олег поднял руку, и Хальвард замолчал.
— Твой сын подвел убийцу к жертве, зная, что произойдет убийство. Этого достаточно. Степень его вины конунг Рогхард определит без наших подсказок.
— Конунг…
— Кому ты поручишь передать мое повеление о возвращении твоего сына в Старую Русу?
— Что?…
— Ты не расслышал? Кто еще знает, что Безымянный — твой сын?
— Ахард.
Хальвард был смят, уничтожен, уже не мог мгновенно просчитывать последствия собственных ответов, а тем более отвечать с уклончивой неопределенностью. Он был занят мыслями о роковой судьбе сына, предотвратить которую уже не мог, а потому и не заметил выразительного взгляда, брошенного Олегом на Годхарда, после которого Годхард тотчас же вышел.
— Тебе не удастся повторить милосердную смерть Закиры, — сказал конунг. — За каждую ошибку рано или поздно приходится платить, а ты нагромоздил их столько, что у тебя уже не осталось сил удерживать их. Однако я уважаю твои прежние заслуги, а потому передам тебя твоему собственному палачу: твоей совести. Пусть она терзает тебя до погребального костра за то, что ты обрек собственного сына на лютые муки.
— Конунг, пощади. Я делал все только во имя твоего великого дела.
— И ради этого великого дела ты поссорил меня сначала с рузами, потом — со славянами? Добрая помощь. Ради этого великого дела ты, уже зная, кто такая Инегельда, хотел заставить навеки замолчать Альвену? Посеять во мне недоверие к Годхарду и Ставко? Ты очень устал, боярин, помогая мне. Пришла пора отдохнуть.
Вошел Годхард. Коротко кивнул Олегу и сел на свое место.
— Пора отдохнуть, — повторил конунг, поняв, что Годхард сделал то, что требовалось. — Все дела, все связи и всех лазутчиков передашь Годхарду. Он отвезет тебя в Старую Русу, где ты будешь отныне жить постоянно без права покидать собственную усадьбу. И все это только в том случае, если Ахард не поведает нам того, о чем ты предпочел умолчать. Годхард проводит тебя. Ступайте.
Когда Ставко с пятеркой отборных дружинников прискакал в Смоленск, жители встретили его настороженно, но, в общем, почти спокойно. Они собирались группами на площадях и пересечениях улиц, о чем-то толковали, замолкая при его приближении. Ни одного воина из поднятой Хальвардом дружины Перемысла он нигде не заметил и еще до встречи со Смоленским князем понял, что все военные силы русов выведены из города к Смядыни.
— Я рад, что вижу именно тебя, воевода, — сказал князь Воислав, приняв Ставко немедленно, по первой же просьбе. — Когда над Смоленском сгущаются тучи, о сумраке в душе проще говорить со славянином.
— Значит, утром Хальвард опомнился, князь Воислав?
— Хитрецы, думается мне, не очень-то склонны к этому. Первая хитрость не прошла, и он просто заменил ее второй хитростью. Любопытно узнать, сколько же у него в запасе этих самых хитростей.
— Я не знаю его припаса, но колчан с ядовитыми стрелами будет отобран у него навсегда, князь Воислав. Он принес тебе свои извинения?
— Он гнулся в три погибели, умоляя не держать обиды, и ссылался при этом на повеление конунга Олега.
— И ты веришь ему?
Князь Воислав грустно улыбнулся.
— Я всегда избегал трудных решений, воевода. Я люблю женские ласки, охоту и веселое застолье. Но в эту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел на сырой земле в застенке, кругом меня сновали крысы, но я не обращал на них внимания, хотя боюсь крыс больше раненого вепря. Я думал, воевода.
— Поделись со мной своими думами, князь Воислав.
— Ты предан конунгу русов, воевода. Он возвысил тебя, осыпал милостями, и ты за это…
— Не за это, князь Воислав, прости, что перебил твои речи. Хорошим дружинником быть куда проще, чем малоопытным воеводой. Но я положил к его ногам свой меч однажды и навсегда. И я не знаю ни одного славянина, который посмел бы изменить подобной клятве. Его отвергнут все племена, проклянут отец и весь его род, и в конце концов он закончит свой путь предателя на плахе палача. Я просто объяснил тебе причину и теперь готов со всем вниманием выслушать твои думы.
Князь Воислав долго молчал, старательно хмуря выгоревшие добела и совсем нестрашные брови. Потом сказал:
— Русы ничего не принесли нам, кроме бед и неприятностей. Кривичская земля скудна, мы покупаем хлеб у северян, а к зиме сюда нагрянут полчища наемников, которых конунг Олег соблазнил легкой добычей.
— Конунг еще до зимы кое-что заплатит им и отправит обратно, а Вернхир проводит рати, чтобы не разбежались для грабежа и разбоя. В Киеве убит Рогдир, роги никогда более не помогут Аскольду, и у конунга отпала нужда в помощи всякого сброда. Это я тебе обещаю, князь Воислав, и прошу донести мои обещания до всех союзных славянских князей.
— И кто же поверит обещаниям простого воеводы с кудрявой, как у юноши, бородкой? — усмехнулся Воислав.
Ставко молча протянул левую руку через стол ладонью вниз. На безымянном пальце сверкнул перстень с печаткой Олега.
