дикие отряды у верхних волоков. Они уйдут зимовать в иные места, и посаднику Вояте надо хорошо подумать, как обезопасить от их набегов земли Великого Новгорода. Я думаю, что это и есть тот совет, за которым он к нам прискакал.
— У вас помутился разум, славяне! — гневно выкрикнул с места посадник.
И опять все зашумели, заговорили разом, не слушая друг друга, но ни Ставко, ни Перемысл более не вмешивались. Дело было сделано: Перемысл отправил гонца одвуконь к конунгу Олегу, а Ставко уже сказал свое первое слово.
Князю Воиславу не удалось в тот день угомонить собравшихся. Не имея опыта в подобных совещаниях равных особ, он и сам вскоре ввязался в никчемный спор, и заседание Совета пришлось отложить. Благо подоспело время застолья.
— Напрасно ты не вмешался, — недовольно сказал Перемысл Ставко, когда они вернулись в отведенные для них покои после затяжного застолья. — Они столкуются за нашей спиной.
— Не знаю, — вздохнул молодой воевода. — Ты и старше, и мудрее меня, Перемысл. Посоветуй. Перстня конунга им мало, хотя я ткнул его в глаза каждому.
— Им нужно ткнуть в глаза силу Олега, а не его перстень, — проворчал Перемысл. — А сила Олега — в его дружинниках… — Он вдруг оборвал самого себя. Подумал, сказал растерянно: — А дружинники — это ведь мы с тобой, Ставко. Мы с тобой!..
И сорвался с места.
— Ты куда?
— К Воиславу! — крикнул Перемысл: — Только бы он согласился!
На следующее утро все усиленно делали вид, что ничего не произошло, хотя перед рассветом уехал обиженный Воята, ни с кем не попрощавшись. Вот о нем и судачили у входа в обширные летние хоромы, старательно избегая даже намеков на иные вопросы. Каждый считал себя хранителем доверительной тайны, которой ночью лично с ним поделился Смоленский князь, внутренне, правда, подозревая, что одной беседой Воислав не ограничился, но не ведая, кого же еще посетил князь могущественных кривичей. И, боясь ошибиться, предпочитали говорить о новгородском посаднике,
— Чужими руками жар загребать прискакал.
А князь Воислав посетил всех участников Совета после краткого разговора с Перемыслом, но совсем не по его подсказке, а по собственному разумению. Правда, это разумение шевельнулось в нем потому, что неожиданное предложение воеводы очень уж пришлось по душе смоленскому владыке.
Он беседовал с каждым, беседа была короткой, но впечатляющей. Князь пересказал каждому то, что поведал ему Ставко при последнем личном свидании: боевая мощь русов не в количестве дружин, а в подготовке их воинов с самого детства. А для того чтобы славянам перенять их способ обучения, нужно освободить лучших отроков от всех обычных занятий: пахать, выращивать скот, бортничать, ловить зверя и рыбу. Одному племени это не по силам: народ останется голодным. Но если объединиться… Рассказывать он был куда больший мастак, чем молодой воевода, а потому и сумел заставить задуматься каждого собеседника. Кроме старшины вятичей, который только усмехнулся:
— Нам своей силы хватает.
— То-то вы дань хазарам платите.
— Хазары с другой стороны, князь Воислав.
Но и вятич ничего никому не сказал. Нехотя поддерживал беседу, удивляясь, что хозяин до сей поры не приглашает на Совет. И так болтали, пока не появился князь Воислав вместе с воеводами Олега, и подивились, с чего это за каждым воеводой идет его оруженосец.
— Высокие князья и бояре, — сказал Воислав, отбив положенные поклоны. — Засиделись мы за беседами в хоромах, а денек выдался солнечным. Один из последних, видать, осень лету на пятки наступает. На последнем летнем солнышке погреться не грех, а славянские витязи конунга плечи размять решили перед тем, как идти на Совет. Так, воевода Перемысл?
— Так, князь Воислав. Я вызываю сразу двоих витязей, а вы, князья, сами отберите, с кем мне биться на этой лужайке. Победит тот, кто либо трижды коснется противника мечом, либо выбьет оружие из рук.
Сразу с веселым оживлением зашумели, засмеялись все члены высокого Совета: в те времена ристалища были самым любимым зрелищем. Поспорили, чей дружинник лучше, договорились, послали челядинцев за выбранными витязями, избрали, кому судить поединок, и наконец расселись на вынесенных из хором скамьях.
Назначенные для поединка дружинники были и впрямь мужами рослыми и плечистыми. Пока витязям объясняли условия состязания, Перемысл внимательно присмотрелся к каждому, отметил слабости, прикинул силу и продумал, как следует действовать. Знать его уменье вышибать из рук меч они не могли, но способ держать оружие у каждого был особым, и воевода понял, кого из них легче обезоружить. И как только судья дал знак, с места, без разведки завязал бой именно с ним, лишь вовремя уходя от ударов и выпадов другого. И скоро меч первого со звоном отлетел в сторону. Зрители восторженно зашумели, но поединка судья не остановил, и Перемыслу, уже порядком взмокшему, пришлось изрядно повозиться со вторым. Он пропустил один удар еще вначале, когда все внимание было поглощено первым, но сквитался, развернул соперника против солнца и в конце концов поймал еще на двух ошибках.
— Слава воеводе Перемыслу! — хором, но без особого воодушевления, а скорее озадаченно сказали князья, многозначительно переглянувшись.
Перемысл выпил положенный победителю кубок славы, с уважением пожал руку побежденному.
— Ты — добрый воин. Только никогда не позволяй поворачивать себя лицом на солнце.
Сел, отдуваясь, на скамью, улыбнулся дружески хлопнувшему по спине Ставко:
— Твоя очередь, стрелец.
— Мне не нужен противник, — сказал Ставко зрителям. — Мне нужны две деревянные миски:
Ему тут же притащили груду деревянной посуды, из которой он отобрал две небольшие деревянные мисочки. Взял у своего оруженосца лук и колчан и вручил миски.
— Видишь, бересклет зацветает? Иди к нему, повернись ко мне лицом и подними над головой руки с мисками.
Куст бересклета был довольно далеко, и зрители удивленно зашумели, поскольку воевода оставался с ними. Не обращая на них внимания, Ставко достал из колчана две стрелы, взял лук, внимательно вгляделся в оруженосца и крикнул:
— Поднимай!.
Одну из стрел он зажал мизинцем правой руки, вторую наложил на тетиву и, как только оруженосец поднял миски над головой, вскинул лук, и две стрелы одна за другой и со столь малым отставанием, что казалось, будто они летят одновременно, вышибли миски из рук оруженосца. Зрители ахнули: подобной стрельбы доселе не видел никто.
После криков «Слава!», почетных кубков и зрительских восторгов князь Воислав призвал всех в палаты: пора было продолжать Совет. По пути князья и их воеводы расспрашивали победителей о тайнах их воинского уменья, но Перемысл и Ставко лишь улыбались в ответ. Любые объяснения могли только расплескать богатые впечатления, и воеводы Олега отлично это понимали. Они преподали урок, выводы из которого должны были сказаться на сегодняшнем Совете.
Совет и вправду прошел спокойно. Он начался с пространной речи князя Воислава, в которой тот, никоим образом не касаясь частных вечерних бесед, напомнил о торжественном обещании Олега не воевать со славянами, а лишь объединить их под стягом княжича Игоря во исполнение когда-то данной князю Рюрику роты на верность и освободить всех от дани Хазарскому Каганату.
— Наместник конунга Олега на этом высоком Совете воевода Ставко подтвердит мои слова именем конунга русов.
— Олег не станет воевать со славянами? — насмешливо спросил неугомонный вятич, опережая Ставко. — А как тогда быть с Киевом? Разве его жители уже не славяне?
Это был хороший выпад. До сей поры князья спорили, думая только о себе и своих землях, стараясь во что бы то ни стало преуменьшить вред, который могли принести им русы или их союзники. Никто и не вспоминал о Киеве и киевлянах, поскольку это была всего-навсего цель Олега. Только цель, и ничего более. И, услышав напоминание о киевлянах из уст старшины вятичей, все как бы опомнились, прозрели и молча
