– Но он не может играть без меня.
Ричард с трудом сдерживался.
– Ему ничего не надо играть. Я просто хочу обсудить с ним те из его сочинений, которые больше всего понравились Генделю.
Она еще сильнее побледнела и с натужной улыбкой опустилась на стул.
– Конечно, милорд.
– Не понимаю, что дурного в том, чтобы мисс Шалстоун тоже приняла участие в обсуждении! – резко сказал Себастьян. – Позволь ей поступить так, как ей хочется.
Ричард решил, что происходит действительно нечто весьма странное. Что они так переполошились?
– Нет. – Он был непреклонен. – Мы с викарием обсудим все вдвоем. А потом, если вам будет угодно, можете засыпать его вопросами. Правда, ваши знания о музыке столь ничтожны, что вряд ли их можно принимать во внимание. – Он помолчал и добавил: – О мисс Шалстоун я не говорю.
Выйдя из-за стола, он подал жест викарию, приглашая последовать за ним. Священник встал, покраснев при этом до корней волос. Он громко хрустнул пальцами, потом взглянул на свои руки и засунул их в карманы. Неуверенно улыбнувшись Ричарду, он направился к двери.
Идя с ним по холлу, Ричард удивленно подумал, как странно, что музыкант с больными суставами хрустит пальцами. Но он прогнал от себя эту мысль и направился в кабинет вместе со столь высоко ценимым им композитором.
«Вот и все!» – в отчаянии подумала Корделия. За пять минут лорд Кент уничтожил плоды трудов целых двух недель. Но тут у нее мелькнула надежда: а что, если после стольких часов занятий папа справится и один! Вдруг его знаний окажется достаточно, чтобы выглядеть в глазах лорда Кента композитором!
– Корделия, – услышала она голос Себастьяна с другого конца стола и подняла голову.
Его мрачный вид свидетельствовал о том, что он не слишком надеется на то, что викарий успешно выдержит испытание без ее поддержки.
Они кивнула и поднялась со своего места.
– Только не это! – взмолилась Кэтрин. – Давайте без тайн. Ну-ка, Себастьян, объясни, что, черт возьми, здесь происходит.
– Кэтрин! – одернула ее Белинда. – Откуда такие выражения?
– От Себастьяна, разумеется. – Кэтрин, ухмыляясь, смотрела на брата, который обходил стол. – Ну пожалуйста, расскажи, что вы такое с мисс Шалстоун затеяли. По всему видно, здесь какой-то заговор.
– Не твоего ума дело, – сказал ей Себастьян, потрепав ее по щеке, и прошел мимо. – Пойдемте, Корделия.
Корделия с упавшим сердцем вышла за ним в холл. Как только дверь за ними закрылась, он взял ее под руку и отвел в сторону.
– Не удивлюсь, если Кэтрин вздумается подслушивать под дверью, – объяснил он. – Как вы думаете, ваш отец справится? – Во взгляде его читалась тревога.
– Не знаю. С тех пор, как Гонорина взялась мне помогать, он сделал значительные успехи. Думаю, ему хотелось произвести на нее впечатление. Но факт остается фактом: музыка – не его стихия. – Она горько улыбнулась. – Не думаю, что ваш брат большой любитель цитат из Писания.
– Боюсь, что нет.
Дверь столовой распахнулась, и на пороге появилась взволнованная леди Джудит.
– Себастьян, я понимаю, ты не хочешь ничего рассказывать девочкам, но мне-то ты можешь объяснить, что происходит? Вы что, решили разыграть Ричарда?
Корделию удивило то, как расстроена леди Джудит, но Себастьян, казалось, не замечал, что леди Джудит больше беспокоится о его брате, нежели о нем. Как бы то ни было, он лишь широко улыб- нулся.
– Нет, не разыграть. Не знаю, как объяснить. Видишь ли…
Больше он не успел ничего сказать, потому что дверь в дальнем углу холла с шумом распахнулась, и в холл ворвался лорд Кент.
– Себастьян! – вскричал он, несясь на своих костылях им навстречу. Добравшись до них, он резко остановился, но смотрел только на брата. – Я хочу знать, что происходит, и ты уж мне не лги, иначе я буду колотить тебя костылем по голове, пока не услышу правды.
Лицо его было искажено болью и злобой. У Корделии сжалось сердце от жалости. Она прикусила губу, удерживаясь, чтобы не заговорить. Себастьян сам должен был решить, что делать теперь, когда все провалилось.
– Что случилось? – вмешалась леди Джудит.
Лорд Кент обернулся к ней.
– Что случилось? Начнем с того, что так называемый викарий имеет весьма поверхностное представление о музыке. Он не мог вспомнить, в каком из хоралов две диатонические контртемы, а в каком в коде меняется тональность. Когда я спросил о его любимых композиторах, он перепутал Фробергера с Корелли.
Он кричал, и лицо его наливалось кровью. Наконец он бросил исполненный горечи взгляд на Себастьяна, который, казалось, окаменел.
– Кроме того, с руками у него все в порядке, а что не так – легко пройдет, если не хрустеть пальцами.
