Но вот она заговорила, и он наклонился к ней, стараясь разобрать ее невнятный шепот.
– Я… хочу… пить. Пожалуйста… пожалуйста… принесите мне лимон.
Он позвал слуг.
– Лимон? Наконец-то! Принцесса просит принести лимон! Вбежала Леонора. Она бросилась ему на шею.
– Хвала всем святым! Она просит лимоны. Наши молитвы услышаны. Лимоны – это добрый знак.
Затем она высвободилась из его рук и стала отдавать нужные распоряжения. Ей подали чашу с лимонным соком, и она поднесла ее к губам Марии Мануэлы. Все это время она шептала молитвы, по ее щекам текли слезы.
Филипп ждал. Он рассказал супруге о своих чувствах к ней. Скоро он повторит эти слова, и на сей раз она их услышит.
Двор соболезновал ему. Бедная Мария Мануэла – умереть такой молодой! Она ведь только начинала жить. Ее смерть стала настоящей трагедией; принц потерял свое обычное спокойствие и самообладание.
Он не желал никого видеть. Он заперся в своих покоях и никого не впускал к себе. Он лежал на постели и молча смотрел в потолок.
Многие тревожились за его здоровье.
Леонора сказала: «Он поправится. Он слишком хорошо знает, что именно это от него сейчас требуется. Оставьте его ненадолго одного… ненадолго, чтобы он сумел справиться со своим горем. Пусть у него, по крайней мере, будет время, чтобы оплакать ее, – любой человек имеет право на это».
«Он поправится, – говорили советники, гранды и придворные. – Он помнит, что у нас остался ребенок… мальчик… будущий король Испании. Скоро он поймет, что эта трагедия не так велика, как ему сейчас кажется. Дон Карлос оправдает наши надежды. Рожать сыновей – нелегкое дело. Гораздо проще найти невесту для могущественного принца, наследника империи.
Никто не знал этого лучше, чем сам Филипп, – но разве в том можно было найти утешение от его горя?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МАРИЯ ТЮДОР
Глава первая
Войдя в дом. Изабеллы Осорио, Филипп ничем не выдал тревожного чувства, которое вдруг охватило его. При дворе многие знали о его связи с любовницей, но он всегда соблюдал приличия, не позволял себе ничего лишнего. Изабелла никогда не появлялась во дворце; по возможности он сам навещал ее. У нее был собственный дом, как у всякой почтенной испанской матроны.
Тревожился он за Изабеллу, которая сейчас лежала в постели для рожениц. Она уже не впервые рожала ему детей, но накануне родов он по-прежнему приходил в ужас, думая об их исходе.
Он никак не мог забыть Марии Мануэлы. Четыре года назад, когда она умерла, он и сам не желал себе ничего, кроме смерти, – до тех пор, пока не осознал, насколько порочным было это желание. Тогда он удалился в монастырь, где после долгого поста и многих молитв пришел к заключению, что только вера в Бога поможет ему жить, как предначертано его судьбой. Он ухватился за религию, как еретики хватаются за крест, когда языки пламени начинают лизать их тела. Постепенно в нем окрепло сознание того, что все беды были посланы ему по воле Всевышнего, а значит, не смириться с ними – все равно что восстать против Бога.
Филипп понял, что уже никогда не полюбит человека больше, чем веру. Монахи и священники убедили его в том, что истинное благо их правителя состоит не в поисках личного счастья, а в борьбе за освобождение страны от ереси. Подобные суждения приносили ему радость, которой прежде так не хватало в его жизни. Он свято уверовал в то, что еретиков следует подвергать самым жестоким гонениям – не только ради очищения религии от скверны, но и для их же пользы. Разве можно было заставить их свернуть с порочного пути, не прибегая к помощи дыбы, колеса и раскаленных щипцов? А если так, если дьявол настолько прочно овладел их душами, то не доброе ли дело – хоть в какой-то мере подготовить их к будущим вечным мукам? Инквизиторы умилялись его религиозному рвению. Он поддерживал их даже больше, чем его великий отец. Впоследствии, взойдя на трон, Филипп мог способствовать такому же расцвету инквизиции, какого она достигла в дни королевы Изабеллы и Торквемады.
Большой и удобный дом Изабеллы не изобиловал роскошью, которая выдавала бы в нем жилище любовницы испанского принца. Тем не менее ему нравилось бывать здесь, ведь это был его дом. Вот и сейчас он с удовольствием посматривал по сторонам, когда проходил через уютный открытый дворик и большую залу с гобеленами, висевшими на стенах. Слуга, опрыскивавший их настойкой лаванды, немедленно оставил работу и упал на колени, но Филипп не удостоил его даже взглядом – наследник короны, он не мог ни на минуту забывать о важности своего положения. Другой слуга появился из дверей в конце зала; он тоже упал на колени, и Филипп проигнорировал его так же, как и первого.
Поднимаясь по лестнице, он поймал себя на том, что мысленно молился: «Пресвятая Богоматерь, пусть все будет уже позади… пусть к моему приходу все кончится».
Он молил Бога о том, чтобы его не постигла новая утрата. «Пусть с ней не случится того, что случилось с Марией Мануэлой… прошу тебя, Господи, сделай так, чтобы она осталась жива».
Иногда он жалел о том, что не мог жениться на Изабелле. С ней ему было хорошо, и только она смогла примирить его со смертью Марии Мануэлы. Ее уравновешенность и спокойствие передавались ему, отгоняя тягостные воспоминания об умершей супруге. Она понимала его, как никто другой, включая Марию Мануэлу. Она стала его подругой и любовницей, в которых он так нуждался. За это он преданно любил ее.
Он поселил в ее доме Леонору, чтобы та помогала Изабелле до и после родов. Увы, это было самое большее, что он мог дать ей в такое время. Леонора, знавшая обо всем, что Изабелла сделала для ее Филиппа, с радостью переехала к ней.
Ах, как ему повезло с Изабеллой! Он был искренне благодарен ей. Она установила с ним отношения, которые полностью устраивали его. Приходя в ее дом, он переставал быть испанским принцем. Здесь он становился знатным испанцем, навещающим свою любовницу. Или даже нет – супругом, после долгого
