– Напротив, – медленно сказал Кокс, – в Саутгемптоне есть, например, одно судно.
Пичем кивнул.
– За сколько вы меня выпустите? – сухо спросил он.
Кокс сделал вид, что не слышал его вопроса, и Пичем его не повторил. Теперь он знал, что господин Кокс затеял очень большое дело.
После короткой паузы, побродив по лавке и полюбовавшись запыленными инструментами, господин Кокс присовокупил, что совершенно необходимо с удвоенной энергией возобновить ремонтные работы в доках. Осматривать при официальной приемке будут, вероятно, только для вида, стало быть, нужно хотя бы с виду привести суда в порядок.
Стоя на пороге, он прибавил, что, кстати, в среду на той неделе ему случайно придется съездить по делам в Саутгемптон.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
СЕРЬЕЗНЫЕ СОВЕЩАНИЯ
Как, вероятно, не всем известно, война вызывает не только подъем чувств, но и значительное деловое оживление. Она влечет за собой множество бед, но деловые люди обычно не имеют оснований жаловаться на нее.
Вступая в Компанию по эксплуатации транспортных судов, Пичем надеялся приумножить свои доходы. Некоторую роль в этом решении сыграло то обстоятельство, что дочь его достигла брачного возраста, вследствие чего дополнительные барыши были крайне желательны.
Неудачный исход деловых операций в незнакомой ему области вынудил Пичема приступить к ряду длительных весьма серьезных совещаний со своим управляющим Бири.
Изо дня в день сидели они в конторе за обитой жестью дверью: Пичем с неизменной шляпой на затылке – за американским столом, придвинутым к стене, в которой под самым потолком было пробито крошечное окошко, коренастый Бири – в углу, на хромом железном стуле.
Пичем сидел в одном жилете, открывавшем взору грязные рукава рубашки, положив руки на стол, и не глядел на Бири, непрестанно жевавшего окурок сигары, который он, казалось, выудил много лет тому назад из сточной канавы.
– Бири, – неоднократно повторял Пичем в эти дни, – я недоволен вами. С одной стороны, вы чрезмерно суровы, с другой – не умеете выжать из людей все, что можно. С одной стороны, ко мне все время поступают жалобы, что вы недостаточно вежливы с людьми, с другой стороны, я не вижу заработков. Девчонки из портняжной мастерской утверждают, например, что они работают сверхурочно, а обмундирование для солдат не двигается с места, хотя их там четырнадцать человек вместо девяти. Вы знаете, что у меня не должно быть никакой сверхурочной работы, но разбухших, дорогостоящих штатов у меня тоже не должно быть. Времена тяжелые, очень тяжелые. Англия ведет изнурительную войну, дело не терпит ни малейшей перегрузки, а вы себе и в ус не дуете. Если телега опрокинется, то все, кто работает в нашем предприятии и зарабатывает благодаря нам кусок хлеба, окажутся на улице. А это может случиться в любой момент. Я жду от вас предложений.
– А если я начну экономить, вы опять скажете, что я деру шкуру со служащих, – угрюмо сказал Бири.
– Вы это и делаете! Новичок орал сегодня так, что за три квартала было слышно. Это никуда не годится.
– Нельзя же заткнуть ему глотку диванной подушкой, он задохнется и что вы тогда запоете? Сами знаете, никто из них не сдаст выручки, если мы станем угощать их сигарами и сюсюкать: «Как делишки, старина?» А новичка мы обработали в назидание другим. Эта зеленая молодежь вообще стала рассчитываться очень нерегулярно. Мы ему тут же объяснили, что он пострадал за других, а потом, как только вы ушли, мы обошлись с ним по-хорошему.
– Так или иначе, мне надоело предупреждать вас, Бири. Я этого не потерплю. И выручка «солдат» тоже падает. Мы трещим, Бири. Придется мне закрыть лавочку.
– Да, «солдаты» не окупаются, это верно, господин Пичем. Я лично проверял; публика на это не идет; тут ничего не поделаешь. Я вам говорил – нечего нам соваться в политику.
Пичем задумался. Он уставился в угол запыленного стола, и его будничное лицо сразу потеряло свою незначительность.
– Все дело в том, – сказал он, – что ваши люди не разбираются в происходящем. Поместите несколько толковых статей о военной жизни и о Южной Африке в «Оливковой ветви», и ваши солдаты хоть мало- мальски поймут, что от них требуется.
В одном из подвальных помещений у Пичема печаталась собственная газета «Оливковая ветвь», выходившая еженедельно и содержавшая семейную хронику всех приходов – объявления о смерти, о свадьбах, о крестинах. Эта хроника была крайне необходима для выпрашивания милостыни на дому. Кроме того, газета публиковала множество трогательных рассказиков, изречения из Библии и в каждом номере помещала головоломку.
– К тому же, – продолжал Пичем, – мы сами делаем массу глупостей. Нельзя посылать людей на улицу, если давно не поступало известий с фронта. Это в корне неправильно. Вот теперь, например, буры осадили этот самый Мафекинг, и война не двигается с места; это отнюдь не говорит в пользу армии. Люди с полным основанием спрашивают: чего ради вы теряете руки и ноги, если все равно толку от этого мало? Бездарность никогда не найдет поддержки. И прежде всего никто не любит, чтобы ему напоминали о войне, если она не имеет успеха. Не говоря уже о том, что у всех возникает мысль: пусть радуются, что они по крайней мере дома, – другим гораздо хуже приходится. Совершенно правильная мысль: одеть часть наших людей – тех, что помоложе, – в военные мундиры, но ни в коем случае нельзя выпускать их на улицу, когда на фронте затишье. А ну-ка, позовите ко мне людей!
Бири позвал людей – по крайней мере тех, что были налицо. Они были одеты в потрепанные мундиры и имели мрачный вид. Они ничего не зарабатывали.
Пичем молча осмотрел их. Взгляд его казался при этом рассеянным и ни на чем не задерживался. Многолетний опыт научил его этому взгляду.
– – Никуда не годится! – сказал он неожиданно грубо; Бири, точно верный пес, ловил каждое его слово, ибо он верил в непогрешимость своего хозяина. – Что это вы на себя напялили? Разве это английские солдаты? Это шахтеры. Взгляните хотя бы вот на него! – Кивком головы он указал на долговязого пожилого человека с угрюмым лицом. – Это же критикан, это коммунист! Разве такой умрет за Англию? А если и умрет, то с охами и вздохами, предварительно выторговав себе побольше жалованья. Солдаты – молодые, бравые ребята, они в самой тяжелой беде не теряют свежести и бодрости. А эти чудовищные увечья! Вам нравится смотреть на них? Вполне достаточно руки на перевязи. И мундиры должны быть чистенькие. Смысл должен быть такой: у него ничего не осталось, кроме мундира, но мундир он бережет! Это привлекает, это примиряет. Мне нужны джентльмены! Сдержанный и вежливый, но не раболепный тон! В конце концов такая рана почетна. Вон тот годится, остальным – сдать обмундирование!
«Солдаты» вышли. Ни долговязый, ни кто-либо другой не моргнули глазом: речь шла о деле.
– Итак, Бири, прежде всего – бравые, рослые ребята, которых имеет смысл посылать на фронт и которым всякий посочувствует, если с ними что-нибудь случится. Во-вторых, никаких отталкивающих увечий! В-третьих, чистенькое, как стеклышко, обмундирование. В-четвертых, выпускать на улицу этих красавчиков томми только в тех случаях, когда правительственные бюллетени сообщают о каких-нибудь переменах на фронте; победа или поражение – это безразлично, лишь бы перемена! Разумеется, вам придется читать газеты. Я вправе требовать от моих служащих, чтобы они были на высоте и знали, что делается на свете.
