Они выслушали его благожелательно и с большим вниманием, а потом сказали, что все это покамест еще музыка будущего. Пусть он вовлечет в дело своего тестя, и тогда они поладят.
Покуда тянулись эти мучительные переговоры, Мэкхит никак не мог отделаться от впечатления, что вечер, проведенный им у Миллера, только повредил ему. По всей вероятности, его идеи показались этим старомодным господам чересчур прогрессивными. Он вновь разозлился, вспомнив дурацкую историю про Ротшильда.
На весьма естественную мысль о том, что старинный, безукоризненно честный Национальный банк мог отказаться от деловой связи с ним из-за его темного происхождения, соответствовавшего не менее темному происхождению его товаров, его навела Фанни Крайслер, да и то значительно позднее.
К обусловленному сроку Мэкхит, разумеется, не мог сообщить ничего нового. Он вынужден был признаться, что ему не удалось «договориться» с господином Пичемом. Миллер и Хоторн тотчас же скорчили крайне озабоченные мины. Они не выставили его за дверь, но неожиданно задали ему в лоб несколько неделикатных вопросов.
Они и вправду были разочарованы. Они уже примирились с его новшествами и, в сущности, горели желанием погрузить свои ветхие сети в неведомые воды.
Спустя несколько недель Мэкхит узнал, что они ведут переговоры с лавками Крестона.
Это было более чем огорчительно. Именно торговая сеть Крестона была тем достойным соперничества образцом, который витал перед духовным взором Мэкхита, – большие, солидные, хорошо расположенные лавки с богатым выбором товаров. Он рассчитывал поставить их на колени при помощи своих идей. Вместо этого он узнал, что концерн Крестона в связи с притоком капитала идет на целый ряд новшеств. Он объявил большую
–
Он был до глубины души потрясен обманом, жертвой которого стал, и усомнился в своих способностях. Полдня колесил он по Лондону в конном омнибусе, погруженный в мрачные размышления. Суетня входивших и выходивших пассажиров вернула ему спокойствие, а смена кварталов, смена нищеты и великолепия оживила его. Однако мысль о том, что недостаток образования подвел его, позволив какому-то незначительному банку и концерну Крестона обвести его вокруг пальца, по-прежнему угнетала Мэкхита. С большим трудом восстановил он обычное душевное равновесие.
Мэкхит вступил в один из самых тяжелых периодов своей жизни.
РУКА ДРУГА
В эти дни Фанни Крайслер была ему крепкой опорой. Она жила в Лэмбете, в небольшой квартирке с красивой старинной мебелью и отдельной комнатой для гостей.
Мэкхит подолгу сиживал в ее лавке, а вечерами она брала его к себе, потому что ему не хотелось идти домой. Он говорил, что дома ему не дают завтрака.
Возникшие было трения с Гручем, с которым у нее была давнишняя связь, она без труда уладила: она попросту не пускала его к себе в течение нескольких недель.
О браке Мэкхита она никогда не упоминала ни одним словом. Она знала, что он считает его ошибкой я почти не видится с Полли. Тем более ревностно помогала она ему наладить работу д-лавок, которая разваливалась с каждым днем.
Владельцы лавок рассчитывались очень неаккуратно или ле рассчитывались вовсе. Они все время получали большие партии однородных товаров – то часы и очки, то табачные изделия и трубки – и не знали, как их сбыть.
Неприятная история с одной женщиной, которой Макхит по доброте душевной оборудовал лавку, наглядно иллюстрировала положение этих жалких предприятий. Речь шла об одной его старой приятельнице, некоей Мэри Суэйер.
Она узнала, что он женился, и почему-то сочла это несправедливостью по отношению к себе. Она подняла страшный шум и нашла защитников в лице людей, околачивавшихся в д-лавках и старавшихся навести их владельцев та разговор о господине Мэкхите. Эти защитники сидели в редакции газеты «Зеркало». После того как Мэкхит выбросил за дверь одного из ее сотрудников, редакция стала проявлять большой интерес к делам владельца д-лавок. Она была суеверна и твердо верила, что человек, разбивший зеркало, будет семь лет несчастен. Кроме того, «Зеркало» имело репутацию боевой общественной газеты, так как оно нападало только на богатых людей – главным образом оттого, что у других не было денег и их поэтому нельзя было шантажировать. Итак, Мэкхиту приходилось быть начеку. Как и все состоятельные люди, он должен был поддерживать репутацию безукоризненно нравственного человека. Эта репутация была ему нужна для того, чтобы удобней обманывать владельцев д-лавок.
Свидание между ним и Мэри Суэйер состоялось в антикварной лавке Фанни Крайслер в присутствии последней.
Суэйер, хорошенькая полногрудая блондинка лег около тридцати, заявила, что у нее больше нет сил бороться. Мэк извлек ее из привычной ей среды и в течение многих лет мучил своей ревностью. Сама она при этом была вынуждена – тоже в течение многих лет – смотреть, как он, так сказать, порхает с цветка на цветок. А теперь он не постеснялся окончательно опозорить ее перед всем светом, женившись на другой. За нынешнего своего мужа, находящегося в данное время на войне, она вышла с согласия Мэка и вовсе не так уж за него держится. Лавка, которую ей оборудовал Мэк, – сущее дерьмо. Муж наградил ее двумя детьми. Если она не получит хотя бы нескольких фунтов, чтобы нанять двух-трех швей, ей останется одно – броситься в воду. Ее нервы никуда больше не годятся. Только этим объясняются некоторые откровенные высказывания, которые она себе позволила, в пылу гнева.
Фанни прежде всего попыталась установить, успела ли она уже связаться с «Зеркалом». Она спросила:
– В чьем присутствии ты позволила себе эти откровенные высказывания? Это очень важно.
Но у Мэри Суэйер оказались все же достаточно крепкие нервы, и она не попалась на удочку. Она отвечала крайне неопределенно, рассуждениями общеморального характера.
Она, дескать, подарила Мэку свои лучшие годы. Когда она спуталась с ним, она была юным, цветущим созданием; если не считать, что ее изнасиловали в двенадцатилетнем возрасте, в чем она ему сразу же призналась, у нее никогда ни с кем ничего не было. Теперь же, когда Mэк выбрасывает ее на помойку, она уже не в состоянии подцепить себе кого-нибудь другого. И она указала на следы, оставленные на ее лице временем и заботами о Мэке.
Когда она кончила, заговорил Мэк.
Он подчеркнул, что он сторонник полной свободы женщины. Когда женщина отдается мужчине, она это делает на свой страх и риск. Он категорически возражает против попыток читать ему мораль. Любовь – это не страхование старости. Кто уступает любви, тот разделяет удовольствие, получаемое от любви.
Мэри опять начала кричать. При чем тут полученное ею удовольствие? Как будто бы она не могла получить его с любым мужчиной, с каким-нибудь приличным человеком, готовым заботиться о женщине, которая отдала ему все? Она была продавщицей, и Мэк велел ей уйти из магазина, потому что однажды увидел, как ее шеф приказал ей влезть на стремянку и снять с полки какую-то коробку, – он хотел поглядеть на ее ноги. А теперь никто больше не хочет смотреть на ее ноги, пусть Мэк зарубит себе это на носу. Молодой человек, который так мило беседовал с ней обо всей этой гнусной истории, подтвердил ей это.
Мэкхит собрался было резко ответить ей, но Фанни предпочла осторожность. Было очевидно, что
