давление, произведенное на лавки, не входящие в концерн, и выразившееся в снижении цен, дало в последнее время благоприятные результаты. Последовал ряд банкротств. С чисто человеческой точки зрения эти банкротства – весьма прискорбное явление, но в оздоровлении розничной торговли они сыграют немалую роль. В прогоревших лавках удалось приобрести значительные партии товаров по самым низким ценам. Больной умирает, а здоровый борется, господа!
Аарон рассматривал свои ногти. Никто, по-видимому, не испытывал потребности высказаться. Мэкхит продолжал:
– Мой дорогой Аарон, сообщение о том, что наша рекламная распродажа не может состояться, несомненно, произвело бы весьма невыгодное впечатление. Подумайте о том, что лондонский потребитель внимательно следит за нашей борьбой. Если бы представленные здесь фирмы объединились, то синдикату было бы, конечно, безразлично – состоится ли эта распродажа или же она будет отменена.
– Ах так, – сказал Аарон. – Стало быть, вы при всех условиях решили объявить рекламную неделю, даже если мы не договоримся? А я думал, что склады ЦЗТ в данный момент пусты.
– Совершенно верно, – с готовностью ответил Мэкхит. – Но я кое-что закупил… у Крестона. Мне эти товары обошлись несколько дороже, чем в ЦЗТ, но, во всяком случае, не так дорого, как на открытом рынке.
– В объединении, о котором вы говорите, – заметил Аарон, – вы, поскольку вы одновременно входите в ЦЗТ будете пользоваться большим весом, Мэкхит.
– Скажем лучше: буду нести большую ответственность, – возразил Мэкхит дружелюбным тоном.
– А каково ваше мнение? – спросил Аарон представителей Коммерческого банка.
Генри Оппер посмотрел на брата и резко ответил:
– Сейчас я вам его изложу. Что касается меня, то я предпочитаю не вступать с господином Мэкхитом ни в один из трех перечисленных видов общения. Кроме того, я прошу вас немедленно покинуть вместе с нами это помещение.
Он встал.
Аарон посмотрел на него умоляющим взором.
– Почему? – спросил он жалобно, не подымаясь с места. – Выслушайте его сначала!
Генри Оппер в течение секунды глядел на него с холодным презрением. Потом он молча повернулся и, коротко кивнув головой, вышел из комнаты в сопровождении своего витающего в облаках поэзии брата.
Аарон обвел внимательным взором всех присутствующих.
– Вне всякого сомнения, мои друзья лишены чувства юмора. Я остался потому, что хочу доказать вам, что оно у меня есть. Не так плохо знать наперед, что у твоего партнера есть чувство юмора. Я не могу уйти, когда мое дело грозит вылететь в трубу, – добавил он сварливо.
Так как никто ничего не ответил, он продолжал:
– Возникает вопрос, который при известных условиях может приобрести остроту: можем ли мы обойтись без финансовой поддержки Коммерческого банка?
Впервые Пичем принял участие в дискуссии.
– Я думаю, – сказал он сухо, – что мой зять без нее обойдется. Возглавляемая мною Компания по эксплуатации транспортных судов, к счастью, не потерпела финансового урона в связи с всем вам известным ужасным кораблекрушением. Таким образом, человеческие потери по крайней мере не сопровождались потерями материальными. Могу сообщить вам конфиденциально, что мы даже рассчитываем на дальнейшее сотрудничество с правительством. Вследствие этого я – правда, временно, пока я не приступил к реализации моих собственных широко задуманных планов – имею возможность предложить мою поддержку молодому, расцветающему предприятию, каким является синдикат АКД- лавок.
Аарон поклонился, не вставая. Потом он почти мечтательно посмотрел на Мэкхита и кротко сказал:
– Кажется, я вас понял, Мэкхит. Меня и Коммерческий банк вы при помощи фантастически дешевых товаров ЦЗТ вовлекли в ожесточенную борьбу с Крестоном, которого вы в результате уложили на обе лопатки. Когда он оказался припертым к стене и стал расшвыривать деньги Национального депозитного для того, чтобы иметь возможность снизить цены на свои товары до уровня наших, вы заставили Национальный закрыть ему кредит. А нас, в том числе и ваши собственные лавки, вы в самый разгар борьбы оставили без товаров, поступающих из ЦЗТ. Теперь вы разлучаете меня с Коммерческим, как разлучили Крестона с Национальным. Это великолепно! Мы как-нибудь подробно обсудим все это за бутылочкой сорок восьмого года… Как вы считаете? А теперь конец делам. Как я вижу, большинство из нас торопится на панихиду по утонувшим героям. В таком случае нам пора. Все равно мы сегодня не успеем договориться о всех мелочах.
Все присутствующие согласились с ним. Синдикат АКД-лавок, руководимой господином Мэкхитом, был основан.
Полли и Фанни, ожидавшие Мэкхита в директорском кабинете, оживленно беседовали.
Фанни рассказала про комический эпизод, происшедший в суде.
После оправдательного приговора, рассказывала она смеясь, в поисках банкира Мэкхита приняли участие несколько владельцев д-лавок вместе с женами. Фанни присоединилась к ним и слышала их разговоры. Все они во что бы то ни стало хотели пожать ему руку и ругательски ругали Уолли, натравившего их на Мэкхита.
– Этот Уолли, конечно, преследовал какие-то грязные цели, – говорили они с возмущением.
Фанни объяснила Полли, что алиби, встреченное ими с таким удовлетворением оттого, что оно полностью обеляло Мэкхита, имело в виду то самое заседание ЦЗТ, на котором было принято решение прекратить снабжение лавок, то есть окончательно разорить их владельцев.
Полли от души расхохоталась, и они заговорили об осенних модах. К тому времени, когда кончилось заседание, они уже успели пригласить друг друга в гости. Полли немного нервничала – ведь сегодня ее отец впервые видел Мэка.
Она увидела мужа и отца выходящими вместе из конференц-зала. Они молча шли рядом. Оба были погружены в размышления.
В четырех каретах поехали в церковь. В одной из них сидела Полли с мужем. Она держала его руку в своей. Наконец-то. Итак, их любовь все-таки преодолела все преграды.
Пока в НДБ шло заседание, туман сгустился еще больше. Кареты двигались очень медленно. На перекрестке кучера спорили, куда держать путь.
Во второй карете сидели Пичем, Фанни и Блумзбери. Последний восторженно говорил о гениальности своего друга Мэкхита.
– Он исключительно трудоспособный человек, – сказал он почтительно. – В сущности говоря, он работает круглые сутки. О себе он вообще не думает, он думает только о делах. Он почти не отдыхает, разве только в обеденный перерыв перекусит что-нибудь. Собственно говоря, единственный его отдых – это тюрьма.
Потом Фанни заговорила с господином Пичемом об арендной плате в Хемпстеде.
Они поспорили, и Фанни Крайслер, посмеиваясь и искоса поглядывая на Пичема, сказала, что она всегда говорит правду, – ему это известно.
Пичем сделал над собой усилие и улыбнулся.
Лицо его посерело, и он казался очень старым. Он боялся. Вглядываясь в туман, он представлял себе смутные толпы людей с ужасающими плакатами, на которых были начертаны им же самим сочиненные угрозы.
«Хорошо еще, что сегодня туман, – думал он, откинувшись на спинку сиденья. – Но он может в любую минуту рассеяться. Что тогда? Конечно, угрозы – это мой хлеб. Но на этот раз я хватил через край. Мне это может стоить головы. Одна надежда на полицию, но проявит ли она достаточную распорядительность? Она ведь тоже плутает в тумане. Все, кто со мной едет, полны оптимизма. Они не знают, что над ними нависло, они не знают, какие плакаты движутся им навстречу. Ах!..»
Груч ехал в одной карете с Крестоном, Аароном и доверенным последнего.
Мэкхит произвел на Аарона сильное впечатление. Он признался, что достаточно ему было услышать в суде, что за спиной Центрального закупочного товарищества стоит Мэкхит, как он твердо решил
