потасовку!
Рыцари придержали коней, опустили мечи и уставились на короля.
— В чем дело, ваше величество, вы не хотите отдавать Арнику за одного из нас?
— Не мне решать это, — проговорил король. — Арника выйдет замуж за человека, которого полюбит.
— Значит, все будет решать Арника?
— Конечно! Моя дочь выйдет за человека, который придется ей по душе. И который ее полюбит. Вот вы зарубите друг друга насмерть, а моей дочери вовсе не понравится победитель. А уж если ей приглянется побежденный, об этом вообще подумать страшно. Лучше совсем не начинайте поединок.
— Неужели, о великий король, вы хотите сказать, что вашу дочь не интересует, кто окажется победителем в этом поединке?!
— То, что я хотел сказать, я уже сказал, — отрезал король Эштёр. — Моя дочь выйдет замуж за человека, которого она полюбит.
— А вдруг она полюбит бродягу? Или бездомного оборванца? Или нищего?
Тут лицо короля Эштёра пошло красными пятнами. Люди, хорошо знавшие его, поняли, что он сейчас впадет в лютый гнев.
— Тогда она выйдет замуж за бродягу, бездомного оборванца, нищего, — заметно повысив голос, произнес король.
— Это слова, недостойные короля! — высокомерно воскликнули рыцари.
И тут король Эштёр закричал:
— Недостойные короля, но достойные человека! Бросить в темницу этих негодяев! Отрубить им головы!
Тут же Главный счетовод его величества начал громко считать вслух: «Один, два, три…» Король же тем временем вбежал в тронный зал, забился в дальний угол и стал там бушевать, рвать, метать, буйствовать — гнев явно проник к нему в сердце.
Рыцари же стояли посреди двора и в страхе переглядывались:
— Неужели нас теперь казнят?
— Нет, конечно. Только убирайтесь отсюда поскорее! Чтобы духа вашего здесь не было! — проговорил Первый министр его величества.
К этому времени Главный счетовод досчитал уже до трехсот тридцати трех.
Не успели придворные и глазом моргнуть, как рыцарей уже и след простыл. Когда Главный счетовод его величества досчитал до тысячи, к королю в тронный зал заглянули заглядатаи. Но король Эштёр был так разгневан, что запустил в них короной. Только при счете «пять тысяч» король Эштёр окончательно успокоился. Он вышел из тронного зала и сказал:
— Помнится, в гневе я приказал отрубить рыцарям головы. Надеюсь…
— Конечно, ваше величество, — ответил Главный министр, — мы их и пальцем не тронули. Пусть бегут, куда глаза глядят и ноги несут.
— Слава богу! — успокоился король. — Спесивые остолопы! Разве можно за таких типов отдавать мою дочь?! — Тут он посмотрел на Арнику: — Правда, дочка?
Арника улыбнулась:
— Конечно, папа.
Глава вторая,
В КОТОРОЙ ДЖОННИ-БЕДНЯК, САМЫЙ СВОБОДНЫЙ ЧЕЛОВЕК НА БЕЛОМ СВЕТЕ, СРАЖАЕТСЯ СО СТОЛИКОЙ ВЕДЬМОЙ
Джонни-бедняк весело шагал в самой глубине Квадратно-Круглого Леса. Шагал и насвистывал. Свистел он то грустно, то весело. Все зависело от настроения.
«Я самый бедный человек на белом свете», — приходило ему на ум.
И Джонни-бедняк начинал насвистывать грустную мелодию. И правда, ведь, кроме того, что было на нем, перочинного ножа да посоха, у Джонни не было ничегошеньки.
«Но в то же время я самый богатый человек на белом свете», — размышлял дальше Джонни- бедняк.
И тут же заливался соловьем, выводил веселые трели.
И верно, Джонни был самым богатым человеком на белом свете: и лес, и голубой небосклон, и птицы на ветках, и трава вдоль тропинки, по которой он вышагивал, — все принадлежало ему. Тогда он еще веселее выводил коленца, потому что его озаряло: «Я ведь еще и самый свободный человек на белом свете. Иду куда хочу! Где захочу на траве поваляться, там и повалюсь. Никто мне не указчик. Эге-ге, да я ведь самый свободный человек на белом свете!»
Но вскоре настроение у Джонни опять падало. Внезапно ему в голову приходила мысль о том, что он самый большой раб на всем белом свете. Раб своей собственной свободы: нет у него ни друзей, ни любимой, нет даже пяди земли, где бы он мог преклонить колени и сказать самому себе: «Ну вот я и дома!»
Так брел Джонни-бедняк по Квадратно-Круглому Лесу, насвистывал, размышлял и даже не подозревал, что прямиком шагает в нашу сказку и уже ступил во владения Столикой Ведьмы. Знал бы — так бросился бы бежать сломя голову. Мы надеемся, правда, не из-за того, что он попал в нашу сказку, а из-за злой Столикой Ведьмы, хитрее и коварнее которой не найти и за семью морями и за семью лесами.
Столикая Ведьма, пригорюнившись, подпирала спиной стену собственного дома. Мучила ее одна- единственная мысль: вот-вот истекут заветные семь лет. Дело в том, что каждой ведьме полагается раз в семь лет заманить в рабство хотя бы одного человека. Причем не силой, о нет! Хитростью! Иначе вся ее колдовская сила исчезает. Так вот, у Столикой Ведьмы времени оставалось уже меньше года, а в сети к ней так никто и не попался, потому что все окрестные жители знали о Ведьме и обходили ее владения стороной, а чужих здесь, на самом краю света, и вовсе не бывало. Потому-то и грустила Столикая Ведьма у себя на крыльце.
«Ой-ёй-ёй, что со мною будет? — размышляла она. — Неужели я лишусь своих колдовских чар?»
Но в этот момент — ого! — она вдруг услышала чей-то свист, и глаза у нее заблестели от радости:
— Я буду не я, если по тропинке кто-то не идет.
И не ошиблась. Это Джонни-бедняк брел по тропинке прямо к дому Столикой Ведьмы.
— Ну, вот ты и пришел, мой миленький! — обрадовалась Столикая и тут же превратилась в дряхлую старушку на костылях и с палкой в руках.
В это время Джонни-бедняк как раз подошел к ее дому.
