знаете, товарищ Мерецков, что, к примеру, один броневик «БА-10» стоит 36900 рублей! Ви посчитайте, сколько народных денег ви пустили на ветер?! Почти двести машин, которые ми строили, считая каждую копейку, отрывая наши скудные средства от образования, строительства, медицины! И что взамен?! Я скажу, что ми получили от вас, от ваших молодих и умних командиров! НИЧЕГО! Только смерть, горе и позор! Да-да! Позор на весь мир! Красноармеец храбр, умён, вынослив! Если у него хорошие командиры, то нет такого, что бы было ему не по плечу! Таких храбрых бойцов нет ни в одной капиталистической армии мира! А вы их кладёте тысячами! Их убивают в плену, зверски замучивают из-за того, что такие, как ви в погоне за карьерой, за сытним и вкусним куском забыли, что бойцы тоже люди, а не ступенька к вашему взлёту! Что ви намереваетесь предпринять, товарищ Мерецков?
Тигровые глаза Сталина напряжённо впились в потеющего командарма. Тот сгрёб фотографии и лихорадочно соображая, начал:
— Мы хотим провести наступление в честь Новогоднего Праздника социалистической Родины…
— Идиот! Никаких наступлений! Ви — вредитель и провокатор! Вы не красный командир! Вон отсюда! Идите и подумайте, и если ничего действительно умного ви завтра не предложите на заседании Политбюро — мы найдём место для применения ваших талантов! Вон!
…Выгнав трясущегося от страха и унижения Мерецкова, Иосиф Виссарионович долго курил трубку, не в силах успокоиться. Затем, придя немного в себя, выбил пепел в хрустальную пепельницу и нажал на кнопку звонка. Появившемуся Поскрёбышеву кивнул:
— Вызови ко мне Лаврентия. Срочно.
Тот молча кивнул и исчез за массивными створками…
Нарком Госбезопасности прибыл через тридцать минут. Сталин принял его, сидя на прежнем месте. Единственное, что изменилось, это только то, что фотографии были аккуратно разложены на столе.
— Заходи, Лаврентий. Видел?
Седая голова кивком указала на снимки, где были запечатлены сгоревшие и разбитые снарядами танки и броневики, сваленные в кучи тела убитых красноармейцем. Берия бросил взгляд на карточки и кивнул.
— Видел, Иосиф Виссарионович. Мои ребята их и доставили. Но это не всё…
Он полез в щегольский жёлтый кожаный портфель и вытащил оттуда ещё одну стопку, потоньше. С красиво обрезанными краями.
— Вот. Голиков передал. По своей линии.
Коба неохотно взял, предчувствуя новую неприятность, и при первом же взгляде на изображение его руки заходили ходуном. С трудом он смог спросить:
— Это что?!!
— Изъято у финских наёмников. Сбили тут самолёт, а в нём экипаж — французы. Вот у них в сумках и нашли…
…Сталин видел всякое за свою долгую жизнь. И тюрьмы, и ссылки, и кровавый разгул Гражданской… Но здесь он словно вновь провалился в прошлое. Словно вновь побывал там, где прошли заградотряды Троцкого… расчлененные тела, обугленные конечности трупов, насаженные на колья красноармейцы…
— К сожалению, в плен эти сволочи попали уже мёртвыми…
— Завтра же я подниму на заседании вопрос о том, чтобы в плен больше финнов не брать!
— Не горячись, товарищ Сталин. Финны тут не причём. Я больше скажу — они НЕДОВОЛЬНЫ ТАКОЙ ПОМОЩЬЮ… Лучше сделать по другому — наёмников и добровольцев из других стран в плен — не брать. А ещё — выйти на Лигу Наций, а, чёрт! Нас же оттуда исключили из-за этого, Литвинова…
Сталин замер, осенённый мыслью:
— Слушай, Лаврентий… Сдаётся мне, нечисто дело. Что-то Вячеслав темнит! Я помню, мне докладывали, что он с немцами встречаться не захотел, якобы болен, а его супруга через месяц аборт в Кремлёвской клинике делала. Помнишь? Почему это больной человек на встречу вдруг не смог выйти, а ребёнка супруге сделал? Что-то тут нечисто… И почему идут постоянные жалобы на этих, журналистов? Разберись, Лаврентий. Найдутся у тебя УМНЫЕ люди?
Берия сверкнул стёклами пенсне, повернув голову к зашторенному окну.
— Найдутся. Пусть не у меня, но найду НУЖНЫХ людей. Остались связи ещё по делу Тухачевского…
— Вот ещё что, Лаврентий, хорошо, что напомнил! Подними дела ВСЕХ, кто проходил по его делу. Кто жив, кого под горячую руку расстреляли. Словом — ВСЕХ до единого. И ко мне на стол. Сдаётся мне, что не тех посадили, и не тех расстреляли. Кроме верхушки, естественно…
— Понял, Иосиф Виссарионович. Займусь немедленно.
— И главное — в тайне, Лаврентий. Чтобы ни одна живая душа непосредственно кроме нас с тобой и прямых исполнителей об этом НЕ ЗНАЛА. И особенно — МИДовцы.
— Есть, товарищ Сталин…
После долгого заседания Политбюро единогласно постановило — никаких наступательных мероприятий в ближайшее время не предпринимать. Начать накопление сил и техники для проведения большой операции по прорыву «Линии Маннергейма» в конце января — начале февраля 1940 года. До того времени войскам обустроиться на занимаемых позициях, вести тщательную разведку вражеских укреплений. В том числе и воздушную. Особое внимание уделить новым средствам ведения войны: самолётам, танкам, артиллерии. Дать конструкторским бюро страны задания на разработку образцов истребителей, бомбардировщиков и тяжёлых танков, а так же орудий крупного калибра…
…Вечером Сталин долго сидел у горящего камина на своей даче. Языки огня всегда его успокаивали. Он думал. Ещё никогда положение Советского Союза не было таким сложным. Нет, внутри страны всё нормально. С успехом выполняют пятилетний план, строятся новые заводы и фабрики, разрыв между капиталистами и первым в мире социалистическим государством рабочих и крестьян сокращается. И быстрыми темпами. Эх, нам бы ещё три — четыре года, и ни один враг не осмелиться покуситься на нашу землю. Но этого времени нет. Есть страшный враг — Гитлер. Который открыто заявляет, что цель германской экспансии — Восток. И Рейх предпринимает прямые шаги в продвижении Германии. Уже есть общая граница. Хотя пограничники и докладывают, что немцы ведут себя смирно. Но это — пока. Только до тех пор, пока идёт война с Францией и Британией. «Странная война». Разведчики докладывают, что целыми неделями ни с той, ни с другой стороны нет выстрелов. Ни одного. Французы вынуждены организовать вытрезвители для своих солдат. Пьянство в окопах просто гигантское! Такое ощущение, что немцам открыто говорят: ваша цель — СССР! И если вы нападёте на большевиков — плевать нам на всё. Вы будете лучшими друзьями…
Сталин передёрнул плечами, когда бесшумно вошёл офицер охраны.
— Иосиф Виссарионович, к вам товарищ Берия.
— Пусть войдёт.
Лейтенант отдал честь и вышел. Через мгновение появился Лаврентий с неизменным жёлтым портфелем. Сталин устало обратился к нему:
— Что у тебя?
Тот протянул ему папку:
— Вот список всех, кто проходил по делу Тухачевского. Комбриги, комполка. Остальные — в отдельном списке. И ещё — я послал людей. Куда было сказано.
— Молодец, Лаврентий. Всё правильно сделал. Сколько нужно ждать?
— Я думаю, не меньше двух недель. Пока доберутся. Пока наладят контакт. Словом, до конца января — точно.
— Ладно. Это время того стоит. И пока оно у нас есть. Ты в курсе, что постановили насчёт военных действий?
— Правильно постановили, товарищ Сталин! Ни к чему нам сейчас на рожон лезть, пока не разберёмся.
— Вот и я так думаю. Ладно. Иди, отдыхай. Скажи охране, чтобы постелили в гостином домике. Утром ты мне будешь нужен…
Новый, 1940 год СССР встречал весело! Народ гулял, несмотря на войну. Впрочем, она гремела где-то далеко, и казалась такой… ненастоящей… А между тем уже во всю крутились шестерёнки новой мировой
