— Тогда передайте послу Финляндии последнее предупреждение. Позвоните Молотову, пусть организует.
— Есть, товарищ Сталин! Но…
— Что «но»?
— Сегодня наши пограничные наряды были обстреляны ружейно-пулемётным огнём. Есть раненые. Много. Белофинны как взбесились. Что-то тут нечисто.
— А что Лаврентий?
— Молчит, товарищ Сталин. Но по сигналам из его ведомства ребята ухватили интересную ниточку. Сейчас копают.
— Что за ниточка? Конкретней.
— След ведёт в Британию и Францию.
— Я всегда говорил, что Каллио сам не способен быть таким наглым. Кто-то стоит за его спиной. И этот кто-то очень сильный. Я вначале думал, что это Гитлер, но теперь вижу, что ошибался. Это Чемберлен и Пуанкаре. Они предали доверившуюся им Польшу, пообещав защиту и поддержку, а теперь делают ставку на белогвардейскую Финляндию. Скажите товарищу Берии, что я бы хотел как можно скорее получить всю имеющуюся у него информацию, товарищ Поскребышев.
— Так точно, товарищ Сталин.
— А пока пусть товарищ Молотов передаст протест в посольство Финляндии, но только так, чтобы они поняли — время безответных провокаций с их стороны прошло. Теперь на каждый выстрел с их стороны будут отвечать пушки…
Глава 2
Старшина Ковальчук в очередной раз провёл рукой по лбу, смахивая капли надоевшего до невозможности осеннего дождя. Одно утешает, что комары уже ушли, а то бы вообще полные дрова были. Полежи-ка четыре часа в секрете, неподвижно, чтобы себя не выдать! Финны — лесовики. Знают в округе каждую тропку, каждый кустик. Все повадки местных птиц и животных. Так что, для того, чтобы себя не выдать, надо лежать пластом… Под плащ-палатку уже натекло. Сыро, промозгло. Скорее бы смена!
— Товарищ старшина! Вас «седьмой» вызывает! Срочно! Всем вернуться в расположение! Война!
— Чего ты несёшь?!
Старшина смотрел в круглые от испуга глаза молодого бойца, понимая, что тот действительно принёс страшные вести. Таким — не шутят! Он сделал жест рукой, и сам заскользил следом, прямо след в след. Его уже не беспокоило, что позади них на блестящей от воды серой траве останется так хорошо заметный след. Война! Горькая и страшная. Сколько слёз, сколько страданий! Он хорошо помнил бои на Халхин-Голе.[7] Горы трупов, сгоревшие танки. Обломки наших самолётов. Длинные эшелоны с мёртвыми ребятами. А теперь опять война…
— Уходим, ребята!
Они осторожно стали разворачиваться, зашуршали промёрзшие на утреннем морозце брезентовые плащ-палатки, когда вдруг вскрикнул и застыл на месте один из красноармейцев. Чуть погодя донёсся запоздалый звук выстрела. Тут же простонал и дёрнулся второй, потом третий… выстрелы следовали друг за другом. Снайпер выбивал одного бойца за другим. Ковальчук похолодел — он не видел тщательно замаскировавшегося врага, а тот вершил своё чёрное дело. Внезапно старшина заметил чуть заметную вспышку и инстинктивно подался назад — тяжёлая пуля взрыла фонтанчик земли там, где только что была его голова. Иван застыл, притворившись мёртвым, но изо всех сил напрягая зрение, вглядываясь в ту точку, где он перед этим заметил врага. Вокруг было ужасающе тихо — все были мертвы. Весь наряд… Прошло около получаса, прежде чем слезившиеся от напряжения глаза заметили какое-то движение. Точно — расплывчатая из-за маскхалата фигура осторожно заскользила по бронзовому стволу огромной сосны… Старшина медленно, очень медленно подтянул к себе винтовку, осторожно спустил предохранитель и прицелился, затем плавно, как учил его дед, старый сибирский охотник, потянул курок, выбирая свободный ход. Вот финн коснулся земли. Выпрямился. Гулкий выстрел — снайпер дёрнулся и рухнул навзничь, раскинув руки и выронив оружие…
Ковальчук долго смотрел на голубоглазого высокого парня, первого убитого им в этой войне. Тот лежал широко открыв глаза, с довольной улыбкой на румяном круглом лице. Рядом валялся старый немецкий «манлихер»[8] со свежими насечками на прикладе. Старшина тщательно обыскал убитого — подсумок с патронами, небольшая пачка писем, что-то вроде паспорта, отличный нож явно ручной работы в лёгких, практически невесомых украшенных бисером ножнах. Пачка сигарет, зажигалка, аккуратно завёрнутые в вышитый платок белые сухари… Во фляге что-то булькнуло. Ковальчук отвернул крышку, нюхнул — в нос ударило сивушным запахом. Вдруг ударили выстрелы. Град пуль сбивал ветки, сыпались шишки, хвоя… «Ручной пулемёт!» — понял он, подхватил добычу и, пригнувшись, скрылся в кустах. Красноармеец уже не видел, как из кустов выскочили трое, двое с винтовками, один с необычным оружием: коротким толстоствольным ружьём с торчащим внизу круглым магазином, увидев убитого замерли на месте, а потом возбуждённо затараторили между собой… Всего этого старшина видеть просто не мог, поскольку изо всех сил бежал к заставе…
— Старшина? А где наряд? Где остальные?!
Командир заставы старший лейтенант Иванов смотрел на застывшего в странном оцепенении старшину Ивана Ковальчука и понимал, что наряд не вернётся. Что все — мертвы. Тем не менее он повторял и повторял:
— Старшина, где наряд? Доложите, старшина! Старшина!!
Тот молча полез в сумку и вытащил пачку красноармейских книжек… затем мёртвым голосом начал:
— Товарищ старший лейтенант, докладываю. После получения приказа на отход начали выдвигаться к заставе. Попали под огонь замаскированного вражеского снайпера. Все погибли. Снайпер убит мной. Вот…
Он опять полез в сумку и вытащил захваченное на трупе, аккуратно положил на стол. Командир заставы взял в руки документы, потом письма. Бросил взгляд на стоящую в углу винтовку врага. Ударили по глазам свежие насечки…
— Хорошо, старшина. Зайдите в санчасть. Пусть вас осмотрит санинструктор…
Ковальчук будто очнулся:
— Да я это, товарищ старший лейтенант, цел. Подумаешь, камнем ударило под глаз. Целый я!
— Прекратите пререкаться, старшина. Идите, куда приказано. Затем примете пищу и придёте ко мне. Отметите на карте место нахождения противника, напишите рапорт о случившемся. Идите.
— Есть!
Старшина молодцевато отдал честь, повернулся и вышел прочь из комнаты. А Иванов долго смотрел на улыбающееся лицо финна на фотографии…
Зима в этом году запаздывала со снегом, но морозы уже были. Особенно резки они казались из-за повышенной ленинградской влажности. Из-за множества каналов, пронзающих город, построенный Петром во всех направлениях. Вот и сейчас на облицованной красным гранитом площадке на набережной Невы застыли, прильнув друг к другу двое — высокий командир в щегольской фуражке с чёрным околышем, несмотря на холод, и девушка в сером пальто и вязаной шапочке с длинными ушами, свисающими почти до талии. Он держал в ладонях её руки и пытался отогреть кисти своим дыханием:
— Замёрзли очень?
— Нет… теперь тепло.
— Ну как же нет? Вот совсем посинели. Ничего, сейчас.
Он дышал на узкие длинные пальчики, осторожно целуя коротко обрезанные ноготки.
— Что ты делаешь? Не надо. А то кто увидит…
— Ничего страшного. Пусть видят, как я тебя люблю… вот только командир рапорт подпишет, и сразу
