полковник ответил:
— Есть, товарищ генерал.
За высоткой, в немецком тылу, загрохали разрывы, и огонь по высоте ослаб. Зато из-за железнодорожной насыпи выползли танки, сопровождаемые пехотой. Шарлапов доложил: контратакуют. Дугинец сердито ответил: вижу, не слепой, отбивайся, подмоги не проси. Он всегда сердился, когда у него просили помощи, если даже эта помощь действительно требовалась и он мог оказать ее. Сейчас же Шарлапову можно было и не заикаться о помощи, и он отбивался сам.
Отбился — и продвинулся на полкилометра. Продвинулись и другие полки, но также незначительно. Немцы контратакуют. Плотный заградительный огонь, за железнодорожным полотном гул танковых моторов.
Блеклое утро перешло в сумрачный, придавленный рыхлыми тучами день, погода нелетная, а то бы вызвать «илы». На наблюдательный пункт, накрытый маскировочной сетью, заносило листья, дождевые капли. Дождь пока не разошелся, но тучи разбухают, ворочаются, зальет — и развезет дороги, по грязище наступать трудно.
Промозгло. Дугинец нахлобучил фуражку, поднял воротник шинели. Адъютант налил ему из термоса чаю, он выпил, снова приник к окулярам. Все то же: разрывы снарядов, пулеметная стрельба. Начали обещающе, с ходу захватили две траншеи, вышли на высоту, сейчас топчемся.
Однако после того как артиллерия и гвардейские минометы потрудились, полки стали продвигаться.
— Можно НП менять, товарищ генерал? — спросил начальник штаба.
— А не повременить? — сказал Дугинец, — Поле боя отсюда еще видно.
— Уже не все просматривается, — сказал пунктуальный начштаба. — Правый фланг заворачивает за насыпь.
— Это так, Вячеслав Самойлович. Давай команду, будем перебираться, пожалуй.
Дугинец отошел от стереотрубы, потер глаза, сказал:
— Синоптики обещали прояснение к полудню. Верь им после этого.
— Известно, небесная канцелярия, — сказал начштаба.
— Концентрация танков меня беспокоит.
— Танкоопасные направления учтены, товарищ генерал.
— Вячеслав Самойлович, милый, разве в бою все заранее учтешь?
У стереотрубы стоял майор, начальник оперативного отделения, покашливал, бормотал:
— Что за дьявольщина? Не может быть… Быть не может…
— Что такое? — спросил Дугинец.
Оперативщик повернул красное, растерянное лицо. Дугинец прильнул к окулярам и в первый миг не поверил увиденному: на участке шарлаповского полка на насыпь взбирались немецкие танки, а с насыпи бежали наши бойцы. Улепетывают от танков?!
— Шарлапова вызвать! — крикнул Дугинец телефонисту, но телефон зазуммерил, и телефонист сказал:
— Подполковник Шарлапов сами звонят. Приглушенный расстоянием и стрельбой голос Шарлапова:
— Танки прошли боевые порядки, движутся на мой КП.
— Не слепой, вижу, — сказал Дугинец. — Что случилось?
— Хозяйство Наймушина… — начал Шарлапов и пропал.
Телефонист сказал:
— Товарищ генерал, наверно, связь перебита.
— Вызывайте по радио! Начальник связи! Всполошились в соседнем укрытии, стали вызывать своих наблюдателей, свои подразделения. Телефонисты прикипели к трубкам, радисты — к наушникам. Дугинец сказал начальнику штаба:
— Переехали, называется.
— Я отменю распоряжение, товарищ генерал?
— Отменяйте. Как бы наш НП не переместился — только не вперед, а назад.
— Товарищ генерал, — сказал начштаба, — приданные и поддерживающие командиры готовы, можно ставить им задачу.
— Артиллеристы пусть пока дадут заградительный огонь. На направление движения танков выбросить противотанковый дивизион. Танкисты нанесут контрудар отсюда, из леса, из засады. А вообще надо знать, что скажет Шарлапов.
Связались наконец по радио с Шарлаповым: батальон Наймушина неожиданно повернул в сторону городка, обнажил фланг, в этот разрыв и вклинились немецкие танки.
Дугинец спросил: почему Наймушин повернул в сторону. Шарлапов ответил: не знаю, моего согласия не спросил, самовольно.
— А кто знает? Дядя? Каково сейчас положение?
— Не из легких. Управление батальонами потеряно, танки на моем КП, ведем бой.
Он не заикнулся о помощи, но Дугинец сам сказал:
— Посылаю истребительно-противотанковую батарею, подвижный отряд заграждения и роту автоматчиков. Восстанови связь с батальонами. Держись.
— Буду держаться, — сказал Шарлапов. — Положение выправим.
Просто сказать — выправим! Прежде чем выправили, весь день, до темноты, жгли танки, отсекали пехоту, ходили в рукопашную — немцы прорвались в дивизионные тылы, на НП к Дугинцу, пришлось и ему браться за гранаты.
Все-таки удалось приостановить отход, сомкнуть фланги, закрепиться, уничтожить прорвавшиеся танки и пехоту, а к вечеру — атакой вернуть утраченные позиции.
Часов в десять вечера Дугинцу позвонил командарм, голос недовольный, язвительный:
— Ну-с, Григорий Семенович, как там у тебя, чем возрадуешь?
— Я докладывал в корпус, — сказал Дугинец. — Положение восстановлено.
— И на том спасибо! На безрыбье и рак рыба… Меткая пословица?
— Меткая, — сказал Дугинец и без паузы продолжил: — У меня погиб брат. Его тело только что привезли на КП.
После тягостного молчания командарм сказал:
— Сочувствую тебе, Григорий Семенович, разделяю твое горе. Но утешать не умею и не буду. Ты солдат, справишься. Уточнишь обстановку — доложи мне. Поднимай в любое время. До свидания.
— До свидания, — сказал Дугинец.
Он отошел от телефона, сел на стул возле походной кровати. На кровати, завернутый в плащ-палатку, лежал Саня. На бледном лице синели ссадины и кровоподтеки, кровь, залившая лицо при ранении, была стерта ватой или бинтом, но неаккуратно, размазана. В волосах слиплась, засохла. Глаза ему уже закрыли, рот полуоткрыт, блестели зубы. Крепкие белые зубы…
Когда бой уже стихал, вечером, он услышал обрывок фразы: «Убит… роты автоматчиков?» Начальник штаба, говоривший по телефону, переспросил: «Командир автоматной роты?» — и быстро посмотрел на Дугинца. II у Душица блиндаж поплыл перед глазами: убит командир роты автоматчиков, той роты, которую он посылал Шарлапову из своего резерва. Значит, убит Саня?
Ноги будто отнялись, и правая рука будто отнялась, и сердце останавливается. Овладеть собой, во что бы то ни стало овладеть! Он зажмурился, отгоняя черные круги, закрывшие от него блиндаж, глубоко вдохнул, шевельнул пальцами руки, шагнул к начштаба:
— Брат убит?
— Да, — сказал начштаба и отвел глаза.
— Распорядись, Вячеслав Самойлович, чтобы тело доставили сюда.
Все отводили глаза, и Дугинец сам боялся встретиться с чьим-то взглядом. Стараясь не шаркать, он прошел в угол, сел и стал ждать. Круги, то черные, то оранжевые, разрастаясь из точки, возникали и пропадали. Голова, ноги, здоровая рука были непослушными, словно не его. Адъютант подал воды, Дугинец
