свежую голову.
Было еще совсем рано, когда Бенедикт очнулся от глубокого сна, позвонил своему редактору в Нью- Йорк и посвятил ее в новости.
— Убийство и самоубийство, — сказал он ей. — Известная французская семья, с большими связями в политических кругах. И богатая американская семья, нью-йоркские дельцы со столь же высоким положением.
— Исключительно твоя территория, Макс, — отозвалась она, и сделка состоялась. — Пять тысяч слов, что-то вроде «Открытки с Ривьеры». Мы придержим три страницы для следующего выпуска, если успеешь до пятницы.
Он сказал, что успеет, и отключился, махнув мобильником в воздухе. Целая неделя. Гарантированный успех! К понедельнику он будет располагать нужными сведениями, и пять тысяч слов отправятся в Нью-Йорк по электронной почте как раз к пятнице.
Конечно, он устал, конечно, ему хочется отдохнуть после Палм Бич. Но перед такой темой не устоять. Равным образом невозможно устоять перед мыслью о том, чтобы переложить стоимость его перелетов, аренды джипа, горючего, номера в «Нис-Пассед» и аппетитной буйабес в «Молино» на журнал. Что касается гонорара, он как раз покроет расходы, которые он понес, попросив подрядчика Армана Вэсона присмотреть за своими владениями во время недавнего продолжительного отсутствия.
Объезжая Кавайон и сверяясь со знаками, указывающими направление на автостраду, Бенедикт прокручивал в голове детали, почерпнутые из телепередачи накануне вечером. Мадам Сюзанна Делахью де Котиньи, единственная дочь Леонарда и Дафны Делахью с Парк-авеню, Манхэттен, и Бедфорд-Хиллс, Коннектикут, была обнаружена своим садовником мертвой. Утонула. Еще она была убита — иначе как ее могли найти сидящей в надувном кресле в бассейне? Жуткая деталь, которую обязательно надо ввести в сюжет. А затем, не прошло и двенадцати часов после обнаружения трупа бедняжки, ее муж, Юбер, сын покойного Огюста де Котиньи и его жены Мирей, ушел в свой кабинет и приставил к голове пистолет.
Вопрос, на который предстояло ответить: де Котиньи убил свою жену или это сделал кто-то другой? И почему?
Для Макса Бенедикта выяснить это будет развлечением.
Так случилось, что Бенедикт по долгу службы знал обе семьи. Де Котиньи были аристократами старой школы, покойный отец Юбера был героем войны, сенатором и доверенным лицом президента, который получил известность летом 1968 года, когда, заседая в сенате, нецензурно выражался в адрес студенческих волнений в Париже и всячески поощрял жестокость полиции. Он благословлял водяные пушки, резиновые дубинки и беспощадность. Однако это послужило лишь причиной роста активности на баррикадах. Но близость к де Голлю (они с генералом сражались бок о бок во время наступления в Сааре и при Седане) стала для него щитом во время последовавших за этим политических пертурбаций — сатирическая газета «Канар аншене» довольно смело предположила на первой странице, что президент не вставал с кровати, если рядом не было старого друга с его шлепанцами и халатом.
Так Бенедикт впервые услышал о старике де Котиньи, будучи посланным во Францию, в свою первую заграничную командировку, чтобы освещать государственные похороны де Голля для «Нью-Йорк тайме». Через их парижского корреспондента он добился интервью с де Котиньи, который был единственным посторонним человеком у смертного одра великого человека. Бенедикт счел его невыносимым занудой и снобом, когда скорбящий сенатор в крахмальном воротничке и черном фраке холодно и неодобрительно взглянул на длинные волосы, джинсы и отложной воротник рубашки репортера. Интервью вышло неудачным.
Что касается Делахью, то они были ближе к дому. Бенедикт писал о мистере Делахью во время его драки с Уинстоном Лоуэллом из-за спорного участка земли на Хэмптоне, и еще раз, когда Делахью наконец был избран главой «Гревилл-Уиндхем» на Уолл-стрит, ну и, конечно, когда его дочка, Сюзанна, была арестована за хранение кокаина в ходе полицейской операции в доме одного трансвестита- наркоторговца.
В сваре по поводу Хэмптоне было нетрудно занять сторону Делахью, зная, что за фрукт этот Уинстон Лоуэлл, а редакционная статья в пользу Делахью во время битвы за «Гревилл-Уиндхем» была скорее поддержкой аутсайдера, чем одобрением его корпоративной этики. Если бы совет директоров не вел себя столь непотребно, пытаясь не пустить Делахью в свой состав, то писать статью было бы намного труднее. По поводу скандала вокруг дочери и наркотиков была статья, и развернуть ее по-другому было просто невозможно. Но все равно публика признала, что девица получила по заслугам.
Сюзанна Делахью, младшая из двух детей, вела красивую жизнь. Ее мать была богата сама по себе, отец добился всего сам, брат Гас, женившийся, когда ей стукнуло тринадцать, стал главой собственной брокерской компании к ее двадцатилетию. Избалованная и своенравная — ее по-тихому исключили из школы Мерси на Манхэттене и выгнали из Вассара в конце первого семестра, — она давала щедрую пищу для грязных статеек, которые, впрочем, не противоречили истине.
Больше, чем наркотики, выпивки и воровство в магазинах, а также дебоши в ресторанах и ночных клубах и в крайней степени скандальный развод с первым мужем, любопытство вызывали подозрительная сексуальная ориентация и сомнительные связи Сьюзи в низах. Людям нравился Бенедикт, чья ежедневная колонка в одном из самых популярных в Нью-Йорке журналов частенько требовала тщательной юридической подготовки перед опубликованием материала.
В этой же самой колонке Бенедикт после случайной встречи в сообщил новость о помолвке Сьюзи Делахью с Юбером де Котиньи. Но несмотря на мрачные предсказания, брак казался удачным. За последние пять лет жизни во Франции с новым, но не особенно молодым мужем о непредсказуемой молодой даме не было слышно ни одного дурного слова. До сегодняшнего дня.
Впереди Бенедикт увидел будку для оплаты проезда. Он притормозил, взял билет и, когда шлагбаум поднялся, рванул в сторону Марселя, находящегося в часе езды в южном направлении.
И манящего.
64
Бухта Раду, раскинувшаяся в тени автострады, была одним из мелких заливчиков с причальными местами и пространством, достаточным для шести больших моторных яхт, ожидающих обслуживания или ремонта в мастерской Раду. В то субботнее утро башенные краны отбрасывали длинные колышущиеся тени на каменистые заливы, а дующий с моря крепкий бриз орошал молы водяной пылью и превращал рев автострады в фоновый гул.
Изабель Кассье ждала Жако прямо за главными воротами. На ней была черная кожаная куртка поверх джинсов и синей тенниски. Короткие черные волосы трепетали от ветра. Заправляя кончики волос за ухо, она кратко рассказала о находке. О крановщике, который заметил плавающее у пустого причала тело и поднял тревогу, о двух механиках, которые вытащили тело из воды, и о начальнике крановщика, который позвонил в полицию. Что касается Изабель, она случайно оказалась в комнате группы раньше всех и приняла звонок.
Тело уложили на камни и накрыли брезентом. Ни Клиссон, ни Жуанно пока не появились, и маленькая мрачная группка стояла возле куска смятой, бесформенной материи, не зная, что делать, переминаясь с ноги на ногу, покуривая и перешептываясь.
— Это не похоже на другие случаи, — заметила Изабель, когда четверка возле трупа потеснилась, давая им место.
— Хочешь сказать, это мужчина? — спросил Жако.
— Полностью одет. И задушен удавкой. Судя по виду, очень профессиональная работа.
Жако опустился на колени и взялся за брезент. При виде открывшегося лица он едва не отшатнулся. Пористая кожа на щеках, крючковатый нос, выдающиеся надбровья, неровная линия прокуренных зубов за приоткрытыми в страшной улыбке губами, остекленевшие под действием воды глаза.
У Жако это был пятый труп за последние восемь дней. И, если не считать Юбера де Котиньи, это было единственное знакомое ему лицо.
