– Значит, Тони Кроче.
Арт не имел права ни отложить, ни уклониться, ни возразить. Мог только подчиниться. За это ему и платили. Он всегда помнил об уютном домике с садом, который купил в Нью-Джерси. Туда они переберутся с женой, когда он выйдет на пенсию. Тогда они будут путешествовать по Европе, совершать замечательные кругосветные круизы. С тех пор, как затраты на его содержание были внесены в книгу расходов Лателлы, он сколотил себе приличный капитал. Главное теперь – дотянуть до пенсии.
– Фрэнк знал, что может на тебя положиться, – по-итальянски темпераментно обрадовался Джон Галанте и сильно пожал ему руку. – Он тебе признателен.
Бухман допивал пиво, глядя, как Джон уходит. Надо срочно браться за дело. Может быть, путешествие в Европу еще состоится. Если ему повезет, оно может состояться с опозданием на пару дней, главное – найти подходящее объяснение для Софи.
Глава 8
Фрэнк Лателла никак не мог уснуть. Тревога, мешавшая столь необходимому отдыху, была вызвана не воспоминаниями о покушении, не непривычной кроватью, не сыростью большого холодного дома. Мысль о том, что кто-то хотел его убить, не особенно волновала. Смерть шла с ним бок о бок с самого раннего и такого уже далекого детства. Он ее не боялся, был убежден, что смерть от выстрела из пистолета или очереди из автомата лучше, чем долгая болезнь или унизительная беспомощность. Он боялся, что даст трещину монолит власти, созданный годами труда, ценой жертв и крови. Умри он сейчас, в чьи руки попадет организация? Ее раздерут на куски рычащие шавки, готовые загрызть друг друга за горсть долларов, за обломок власти.
Во времена детства его идеалом был барон Равануза, фамилия которого – символ наследственной удачи, престижа, переходящего из поколения в поколение. Бароны Равануза ценили свое происхождение, знали цель, они не выпускали фортуну из рук. А его отец Тонино Лателла, поденщик, вечно маялся в поисках куска хлеба для себя и жены Марии Розарии, маленькой женщины с большими испуганными глазами, замученной непосильным трудом и лишениями. Они были ничем, ничтожнее пыли или камней на жесткой земле имения Равануза, ничтожнее скотины, о которой заботились, которую берегли.
В 1915 году, перед тем как Италия объявила войну Австро-Венгрии после потопления немецкой торпедой английского трансатлантического лайнера «Лузитания», Франческо Лателла эмигрировал в Соединенные Штаты. Ему было пятнадцать лет, за спиной он нес мешок со своими пожитками, его поддерживала непоколебимая вера, что все в руках божьих, нужно только молиться. Неукротимая воля помогала действовать так, словно ему все по плечу. Он брался с улыбкой за самую унизительную работу, уверенный, что наступит перелом к лучшему. Самое хорошее, что он оставил на родине, равнялось самому худшему в Новом Свете. Он смотрел в будущее сквозь розовые очки. Оптимизм и юношеская жажда жизни питали иллюзию бессмертия и неуязвимости, помогали преодолевать самые трудные испытания. Скажем, работу на кухне роскошной гостиницы, где приходилось отскребать огромные котлы, залезая в них. Одежда, волосы, кожа пропитывались едкой вонью подливок, от этого запаха отворачивались даже прохожие на улице.
Однажды после изнурительной ночной смены он возвращался, шатаясь от усталости, пропахший мерзкой вонью. Его втянули в драку, которую он, став случайным свидетелем, попытался унять. Когда приехала полиция, Фрэнка сгребли вместе со всеми. Из того случая он вынес убеждение, что невиновным достается больше всех. Он был восемнадцатилетним, сильным, как молодой бычок, парнишкой, и со всей мощью крепких своих мышц старался вырваться от полицейских, тянувших его в «воронок». Вероятно, молотя руками, словно палицей, он ударил представителя власти, и тогда полицейский огрел Фрэнка дубинкой – он потерял сознание. Пришел в себя в камере предварительного заключения среди пьяниц и уголовников. С ним держались отчужденно: сокамерники знали, что он обвиняется в сопротивлении властям. Фрэнк мог бы выйти тут же под залог в пятьдесят долларов, но все, что у него было, – это несколько мелких монет в кармане и живописный кровоподтек на лице. Оставалось только ждать приговора. Торопливый, но справедливый судья оправдал его два дня спустя за недостаточностью улик.
Случилось это в субботу, выпустили его во вторник, он тут же отправился на работу – на кухню в ресторан гостиницы. Но на его месте уже работал молоденький парнишка, жаждущий куска хлеба. Фрэнк износил ботинки в поисках работы, но, оказалось, этот огромный город, с его стремительно мчащейся жизнью, не мог ничего предложить ему.
Однажды зимой средь белого дня Фрэнк украл в аптеке упаковку таблеток. Полицейский засек его и преградил путь. Фрэнк уложил его ударом в подбородок. Свидетели, три женщины и два мужчины, дали показания о краже и сопротивлении властям. Его арестовали и приговорили к двенадцати месяцам заключения. Он отсидел. В тюрьме он был не самым покладистым заключенным. Свел счеты с несколькими бандитами, отверг недвусмысленные посягательства оголтелого педика, искавшего в нем нежную подругу. Обзавелся несколькими друзьями. Когда он вышел из тюрьмы, его тут же взяли вышибалой в ночном баре на Бродвее. Злачное место было под контролем семьи Кинничи. Серьезность, сдержанность и решительность оказались лучшими рекомендациями Фрэнка, позволившими ему быстро продвинуться из вышибалы в личного шофера босса – Альберта Кинничи, молодого, тщеславного, властного, который вселил в парня надежду на лучшее будущее.
Фрэнк был наделен умом и воображением, при этом он вел себя сдержанно и дипломатично, что позволяло другим примиряться с этими его достоинствами. Несколько раз Фрэнк предоставлял шефу возможность воспользоваться его идеями, выдавая их за свои собственные. Фрэнк понял, что Номер Первый становится таковым, если подвергается неизбежному риску и окружен людьми умнее себя. Фрэнк сумел стать необходимым Альберту Кинничи, как воздух. Он был немногословен и делал все надежно.
Когда Фрэнк познакомился с Сандрой, дочерью Сальваторе Вентре, ему было двадцать и он был уважаем в своем кругу. Он женился на Сандре, потому что у нее были ласковые глаза и упругие груди, и он любил ее. Женитьба дала ему некоторые привилегии, но в этом мире родство не в счет, если тебе самому не хватает мозгов, чтобы выплыть.
Фрэнк вспоминал прошлое и анализировал настоящее, чтобы найти источник тревоги, мешавшей ему уснуть. Пресса, радио, телевидение, освещая кровопролитие у отеля «Плаза», искали причину трагедии в разборках мафии, приписывали «Коза Ностре» все беды города. Выдвигали одно предположение глупее другого.
Фрэнк Лателла считал себя предпринимателем, который, как любой деловой человек, старается выжать максимум прибыли из своих предприятий. Случалось, что кто-то умирал. Но никого же не волновали миллионы погибших в автомобильных катастрофах, умерших от смертельных болезней, полученных на вредной работе, или жертвы курения и алкоголизма – этих порождений общественного прогресса.
К семье Лателлы имели отношение и многие достойные представители демократии и правосудия. Естественно, в его организации, как и в других таких же, были и садисты, и извращенцы, и мошенники, на них-то и нацелились моралисты под руководством сенатора Кефевра.
Фрэнк встал, натянул теплый клетчатый халат и спустился на первый этаж. Сырость и леденящая
