Глава 28
Закатное солнце заливало спальню теплым, ярким светом. Лучи его ласкали безмятежно спавшую Нэнси. Ее тело дышало во сне нежной прелестью юности. Голубая простыня обрисовывала формы: округлую грудь, изгиб бедер, изящество длинных стройных ног. Шон смотрел на спавшее рядом существо и чувствовал пронзительную нежность, ему так хотелось любить и оберегать девушку!
Губы Нэнси сначала капризно вздрогнули, потом сложились в улыбку. Нежные веки не были сомкнуты полностью: чуть заметную полоску глаз прикрывали длинные шелковистые ресницы. Шон почувствовал жгучее желание ласкать, обнимать, касаться девушки, наконец, полностью раствориться в ее объятиях.
Вся его жизнь состояла из сплошной череды испытаний и надежд, которые так и не сбылись. Единственное, чем обладал он в мире, – это Нэнси, все остальное казалось ему ненужным и серым.
Но прошлое снова напомнило Шону о себе. Внезапно ему померещилось: сейчас его призовут к ответу за совершенные преступления. Подумав о себе самом, он ощутил отвращение, ему показалось, что он обречен всю жизнь влачить жалкое, одинокое существование.
Но тут проснулась Нэнси, ослепительно улыбнулась и поцеловала Шона.
– Итак, на чем мы остановились? – в шутку спросил он, прижимая девушку к себе.
– А остановились мы на том, что ты отправил меня в Италию, словно какую-то бандероль, – прошептала она, касаясь губами его уха.
Нэнси вернулась в Нью-Йорк несколько дней назад, вместе с семьей Лателла.
– Есть вещи, с которыми приходится смириться, – ответил Шон, перебирая локоны Нэнси. – Но теперь мы снова вместе, – поспешил добавить он, видя, как она нахмурилась, – и это главное…
– Все хорошо, что хорошо кончается, – насмешливо заметила она.
– У нас впереди жизнь, полная неожиданностей, – произнес Шон.
– Приятных или нет? – задумчиво произнесла Нэнси.
Она села на постели и грациозно, как кошечка, потянулась.
– О неожиданностях ничего нельзя знать заранее, – сказал Шон. – Иначе какие же это неожиданности?
Если бы он вслух высказал то, что чувствовал, разговор пошел бы по опасному пути.
Нэнси протянула руку и подняла шелковую кремовую блузку, валявшуюся на полу у кровати. Накинув кофточку, она тут же целомудренно застегнула ее.
– Через несколько дней я возвращаюсь в Йель, – сказала Нэнси. – Я и так отстала на два месяца, придется нагонять.
Ей не терпелось вернуться к занятиям.
– А я как же? – напомнил Шон, поймав руку Нэнси.
– Я больше не хочу расставаться с тобой надолго. Я хочу целовать тебя, ласкать, слышать твой голос, – шептала она, осыпая возлюбленного поцелуями. – Хочу любить тебя, засыпать и просыпаться в твоих объятиях.
– По-моему, ты пытаешься меня соблазнить, – улыбнулся Шон.
– Неужели ты это заметил? – смеясь, спросила Нэнси.
– Да, по некоторым твоим намекам…
Девушка неожиданно заговорила серьезно:
– Не надо шутить со мной, Шон. При одной мысли, что нам придется расстаться, у меня сердце замирает.
– Так не возвращайся в университет, оставайся здесь.
– Не могу. Университет – мое будущее, это осуществление всех моих планов.
– А я? Что я для тебя?
– А ты – моя жизнь, моя любовь.
Они снова потянулись друг к другу, обнялись, и снова их затопил поток желания. Когда оба в изнеможении откинулись на подушки, в комнате уже было почти темно.
– Я провожу тебя до Гринвича, – сказал Шон.
– Не хочу уезжать, – недовольно произнесла Нэнси. – Мне так хотелось бы провести с тобой ночь.
– Фрэнк не заставит меня вернуть тебя домой.
– Фрэнку и так все про нас известно. Он знает, где мы и чем занимаемся.
– Откуда? Ты сказала?
– Нет. Я ничего не говорила. Но, знаешь, по-моему, от него ничего не утаишь. Фрэнк на самом деле человек терпимый, хотя на первый взгляд так не скажешь.
– Однако лучше не рисковать.
– В каком смысле?
– Лучше честно признаться ему, как обстоят дела.
