Людовика из Дании. Ах боже мой, как сейчас вижу – на нашей свадьбе он танцевал с моей сестрой Пальмирой. Ах!
Поток слез хлынул из-под сморщенных век, обжигая лицо, как лава. На одну минуту обедавшие наклонились над тарелками, чтобы не спугнуть призраков ушедших времен. Потом снова пошли генеалогические изыскания – старинные брачные узы связывали Эльзас с Лотарингией, Саар с Франш- Конте.
– Да ведь я еще не видел тетю Бабетту! – вдруг воскликнул Вениамин, отодвигая чашку кофе, – Где тетя Бабетта, где дядя Вильгельм?
– Наша Бабетта уже давно не встает с кресел, – ответила Сара, покачивая головой.
– Ах, бедняжка! – сказал Вениамин. – Побегу сейчас же к ней. А они по-прежнему живут на… на… на какой нее это улице… в таком темном погребе? А как дядя?
– Его… гм… ты увидишь на фабрике, – ответил Миртиль, не то сдержанно, не то смущенно.
Пришлось немедленно отвести бойкого кузена к маленькому домику на улице Сен-Симплисиен.
– Как мило с твоей стороны, что ты не забыл старых калек, – встретил гостя пронзительный и певучий голос тети Бабетты. Водянка приковала ее к креслу, но кукольное личико по-прежнему приветливо улыбалось. – Каким важным господином ты стал! Неужели это тот самый Вениаминчик, который на каникулах бегал с несчастным Ламбером по нашему маленькому дворику в Кольмаре? Ты еще помнишь, Вениамин, наш домик в Эльзасе? Сколько воды с тех пор утекло и как все это далеко!
– Тетя Бабетта, посмотри, какие штучки делают у нас, я привез тебе одну игрушку, чтобы тебя позабавить.
Вениамин протянул ей хорошенькую серебряную брошку с эмалью, выбранную с таким расчетом, чтобы устранить всякую мысль об унизительной щедрости.
– Спасибо тебе, дорогой мой Вениамин, ты всегда был добрым мальчиком. Нагнись ко мне, я тебя поцелую. Нынче я уже не бегаю, как раньше. Теперь за мной приходится ухаживать другим.
«Да, здесь что-то не пахнет богатством! И почему, черт побери, они вели себя у тети Бабетты, как побитые псы?» – думал Вениамин, несясь к фабрике со скоростью локомотива. Зимлеры еле поспевали за ним.
Жозеф решил, что с него на сегодня хватит, и сразу же заперся у себя на складе. Жюстен тоже исчез под каким то благовидным предлогом, даже дядя Миртиль и тот помахал ручкой, когда слуга повез его на кресле для обычного осмотра мастерских.
В течение четырех долгих часов Гийому одному пришлось принять на себя весь шквал вопросов. Напрасно пропускал он мимо ушей две трети слов Вениамина, он вынужден был все-таки отвечать и под конец почувствовал себя совершенно разбитым. К счастью, Вениамин прекратил свой артиллерийский обстрел.
«Значит, это и есть их знаменитая фабрика, – брюзжал про себя кузен, не замечая, что возбуждает всеобщее любопытство своими тупоносыми ботинками, золотыми очками и пиджаком в коричневую клетку широкого английского покроя. – Гм! Нельзя сказать, чтобы она содержалась в образцовом порядке. У них, по-моему, нет специальных рабочих для уборки помещений. Гм! (Они вошли в чесальный цех.) Из этих оческов, плавающих в воздухе, можно одеть шерстью всех овец Австралии. Сытная пища для тех, кто торчит здесь с утра до вечера. Воображаю, каковы у них бронхи и желудок. Совершенно очевидно, что эти стекла не знают, что такое тряпка. Они пропускают каплю света, и это в три часа пополудни в июне месяце; интересно, как же здесь зимой? Конечно, совершенно бесполезно спрашивать моего кузена об электрическом освещении. Его от страха кондрашка хватит». А все-таки рискнул:
– Скажи, пожалуйста, Гийом, у вас производится переброска товара из одного этажа в другой и из одного здания в другое?
– Конечно! А что?
– А у вас это делается вручную?
– Ну да, вручную.
– Гм! Скажи, а ты никогда не слыхал об экономии времени, рабочей силы, о том, что это можно делать иначе, механическим, скажем, способом?
– Механическим?
– Да, с помощью движущихся транспортеров, простых подъемников, например.
Гийом пожал плечами.
– А к чему? Если бы мы начисто перестраивали производство, тогда другое дело. Но ведь паша фабрика строилась по частям, и, как видишь, дела идут не плохо.
«Боже мой! – вздохнул Вениамин. – И эти люди десять лет олицетворяли здесь прогресс! Лучшие их усовершенствования давно устарели».
– Ах черт! – крикнул он, судорожно хватаясь за шляпу, которую чуть было не сорвал с ого головы приводной ремень. – Значит, у вас трансмиссии ничем не ограждены? И много несчастных случаев?
– Кое-кто попадал, – сказал Гийом с непритворным сожалением. – Но что поделаешь?
«Конечно, тут уж ничего не поделаешь! Держу пари, что из трех тысяч этих каторжников, грязных, чахоточных и запуганных, вряд ли наберется тридцать, которые в один прекрасный день помоют руки, наденут пиджак и заявят хозяевам: „Мы пришли в качестве делегатов союза ваших рабочих, чтобы договориться об условиях труда. Мы желаем…“
– Покажи мне раздевалку и умывальную, – обратился он к Гийому.
– Раздевал… у нас их нет.
– А душевых и подавно! И машины для подметания тоже нет? А эти молодцы, зачем они колотят и скребут?
