– Ну? – переспросил отец, но уже другим тоном. Жозеф поправил дужки очков и поспешил на выручку к брату, однако счел благоразумным избрать более безопасный путь наигранной беспечности:
– Имею честь говорить с господином Ипполитом Зимлером, владельцем суконной фабрики в Вандевре…
– Где?! – переспросил Ипполит: крик, казалось, еще раньше набухал у него в груди.
– В Вандевре, это на Западе… – вмешался Гийом, пожирая отца глазами.
– В Вандевре?
– В Вандевре!
Торжествующее восклицание Вильгельма Блюма пропало, заглушённое скептическим возгласом Миртиля, который, постучав ладонью по столу, прибавил безнадежным тоном:
– Так я и знал, так и знал!
Ипполит подался вперед всем телом:
– Значит, там, там вы…
Гийом утвердительно кивнул головой. Жозеф, веря в непогрешимость своей тактики, снова поправил очки и снова доверительно нагнулся к отцу:
– С владельцем суконной фабрики в Вандевре и хозя…
Он не закончил фразы. Отец вскочил. Кресло с грохотом упало па пол, протянув к лампе свою изодранную холстинную обивку и четыре колесика. Старик был выше на голову всех своих родичей.
– Так вы ку-пи-ли?
– Ага!
– Да, мы… купили, – пробормотал Гийом посеревшими губами и впился глазами в отца. Он полез было во внутренний карман за бумагами, но Жозеф остановил его.
– Мы не имели времени запросить вас депешей… Надо было… надо было решать тотчас же. И всякий другой на нашем месте… клянусь…
Когда адвокат, произнося речь, взывает к публике, значит, дело его подзащитного плохо. Жозеф призвал в свидетели лихорадочно блестевшие глаза своей родни.
– Надо было… – начал Миртиль.
– Так вы… купили? – снова заорал фабрикант. И наконец вопрос, последний, решающий вопрос сорвался с его губ, и седые бакенбарды затряслись:
– А за сколько?
– Успокойся, папа! Мы блюли твои интересы. Мы уверены, что поступили правильно, – сказал Жозеф покорным, наигранно простодушным тоном.
– Разберемся по порядку. Мы ехали затем, чтобы найти фабрику. Ведь таково было ваше намерение, не правда ли? – перебил его Гийом.
Жозеф с преувеличенной поспешностью нагнулся над черным саквояжем.
– Взгляни сначала на планы и скажи, какую цену ты бы дал за эту фабрику?
– Случай редчайший, дядя Вильгельм, – подхватил Гийом, решив извлечь пользу даже из присутствия Блюма. Но логика отца – увы! – не походила на те глыбы, которые, будучи раз сдвинуты с места, могут в дальнейшем направляться простым движением руки.
– За сколько купили?
– Сейчас узнаешь, взгляни сначала на планы, – озабоченно повторил Жозеф.
– Ответь ему, – шепнула мать.
Но гнев старика Зимлера уже не знал удержу. Он обвел гостиную взглядом, дико захрипел, шея у него налилась кровью, и он завыл, сопровождая каждый слог выразительным ударом кулака о стол:
– За сколько ку-пи-ли?
Все, что могло дребезжать, задребезжало – и стекло и металл. Гийом, вытянувшись, стоял перед отцом, пустой, как ножны сабли. Он беззвучно шевельнул губами раз, другой и выдавил наконец несколько звуков, необходимых для того, чтобы получились следующие слова (только тут он впервые понял чудовищный смысл этих слов во всей их совокупности):
– За двести тысяч франков.
– Ипполит! – вскричала Сара, бросаясь к мужу.
Глядя на Миртиля выкаченными глазами, в которых не было ничего человеческого, старик повторил:
– Zwei Hundert!.. Gott im Himmel!.. Myrtil, alles, alles…[5]
Затем ноги его подкосились, он шагнул, хотел было сесть, зацепился за ножку перевернутого кресла и рухнул между креслом и столом, рыча, как сраженный насмерть зверь.
IX
И все же не каждый, кто хочет умереть, умирает. «Гиппопотам», как звали старика Зимлера в семействе Альтерманов, был сколочен на редкость прочно. Но ведь кто не знает, что все Альтерманы смешанных кровей: еврейской и немецкой.
