носа и легли на бумагу дужками вверх.
– Сударь!
Маклер густо побагровел. Планы были делом и гордостью всей его жизни. Эта бесценная калька как-то облагораживала его профессию. На визитных карточках он даже приказал отпечатать: «Инженер- эксперт».
– Что ты будешь делать с этими бумагами, Жозеф? Разве ты не знаешь эту фабрику так же хорошо, как будто ты ее сам строил?
– В спорных случаях относительно строений, господа, или относительно территории планы всегда могут внести ясность…
Жозеф надел очки, вытащил из кармана складной дециметр и обратился к брату, невежливо прервав маклера:
– Позволь, я сам займусь этим, Гийом. Поговори лучше с господином маклером. А я вас услышу.
Он нагнулся над чертежами. Гийом нервически дернул плечом и покачал головой. Первую фразу он произнес, не глядя на маклера и заикаясь, так как еще не овладел собой:
– А лучшего вы нам ничего не могли показать?
– Я показал вам все, что свободно сейчас в Вандевре…
– Ха! В прекрасном же оно у вас состоянии!
Вместо ответа маклер воздел к небесам руки, призывая всевышнего в свидетели своей правоты.
– Если желаете, я могу вам предложить планы фабрики Лепленье, – помните, такая маленькая в тупичке?
Не подымая глаз от чертежей, Жозеф поиграл пальцами, и этот неопределенный жест отбросил предложение маклера вместе со многими другими обратно в зеленые папки. Маклер покорно наклонил голову; наконец пришел его час: он терпеливо ждал неизбежного вопроса, который сразу вернет разговор на привычную почву. Да и оба его противника не были расположены мешкать.
– Цена? – рявкнул Гийом.
– Цена? Бог мой, я должен сначала снестись с владельцем.
– Снестись! Хорошенькое дело! Вам поручено показывать помещения, а вы не знаете цены!
– Позвольте, господа, я этого не говорил. Но было бы заблуждением думать, что такие дела легко делаются.
– Легко, господин Габар! – отрезал Жозеф, глядя на маклера поверх очков.
Господин Габар кисло улыбнулся.
– Вы правы. Мы, люди деловые, только того и хотим. В чем наш интерес? В том…
– Простите, – перебил его Жозеф Зимлер сладчайшим голосом. – Наш интерес… наш интерес в том, чтобы поскорее все закончить. Итак, господин Габар, не будете ли вы добры…
Габар понимающе вздохнул:
– Конечно, конечно. Ближе к делу. Фабрика, которую вы только что осматривали, принадлежала деду теперешних владельцев. Он сам руководил ею, но, думаю, это не так уж важно.
Маклер грациозно порылся в папках.
– Итак… итак… я начну с тысяча восемьсот тридцать шестого года.
– С тысяча восемьсот тридцать шестого?
Жозеф не успел предупредить неуместной реплики брата. А маклер, видно, только и ждал ее, чтобы начать обстоятельный рассказ.
– Да, с тысяча восемьсот тридцать шестого… Фактически же фабрика начала работать в тысяча восемьсот тридцать седьмом году и была основана господином Понсэ, прапрадедом теперешних владельцев, во время континентальной блокады. Дела шли хорошо, – это место счастливое, господа, всем приносит удачу. Но после его смерти, которая наступила в скором времени…
Жозеф выпрямился и выронил из рук складной дециметр:
– Мой брат, сударь, задал вам вопрос. Слава богу, мы уже не дети. Не знаю, во что вы расцениваете свое время, но мы ценим наше слишком дорого, чтобы слушать все эти истории. Какую цену, господин Габар, хочет получить владелец за сдачу в аренду фабрики, которую мы осматривали?
– Эх, господа, да владелец-то где? Кто может назначить цену? Прошу вас, господа, не горячитесь; раз вы не новички в делах, вы, конечно, слышали о так называемой опеке над малолетними, о передаче права продажи, о… Поверьте, господа, мне очень хотелось бы вам ответить: цепа такая-то! Но, увы, увы!
Воспользовавшись минутным замешательством в рядах противника, маклер продолжил свой рассказ вялым и кротким голоском:
– В тысяча восемьсот тридцать шестом году умер господин Фредерик Понсэ, сын… впрочем, это не важно; после него осталось два совершеннолетних сына, которые, поделив между собой недвижимое имущество, объединили капиталы для совместного ведения дел. Я имею в виду господ Фирмена и Алексиса Понсэ. Одиннадцатого сентября тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года Алексис Понсэ скончался, оставив трех несовершеннолетних детей: двух дочерей и сына, малолетнего Норбера-Элесбана, тогда еще семилетнего мальчика, и выразил на смертном одре пожелание, чтобы тот со временем стал компаньоном своего дяди – господина Фирмена. Вы следите за ходом рассказа? Но юный Норбер-Элесбан, не достигши совершеннолетия, тоже скончался в результате прискорбного происшествия во время поездки по реке, стоившего жизни не только ему, но и его матери; после этого господин Фирмен был назначен опекуном над двумя девочками, оставшимися в живых. Шесть лет спустя господин Фирмен, который был значительно моложе покойного своего брата Алексиса и в брак не вступал, влюбился г мадемуазель, мадемуазель… – дай
