– Безумие! Я думал, что ты умнее, – обрел наконец Ипполит дар слова.
– А почему бы нам не выпускать такой же хороший товар, как в Рубэ или в Англии?
– Никаких «почему». Это не наш товар.
– Будет наш.
– Это не по моей части!
– Будет по твоей.
– Я отказываюсь рисковать всем.
– И все-таки придется рискнуть. Гийом и я еще молоды, нам рано записываться в биржевые зайцы. Об этом нечего и думать.
– Значит, вы выбрасываете нас вон? – загремел Ипполит, хватая со стола цилиндр и взглянув на брата.
– Кто об этом говорит? – начал Гийом. Он уже пришел в себя. – Предложение Жозефа заслуживает обсуждения, и мы еще можем…
– Ты говорил об этом со Штернами?
– Штерны покупают на два года вперед половину цветного сукна, которое мы будем выпускать на пробу.
– Не желаю. Я не умею делать цветное сукно, – закричал Ипполит.
Жозеф бросил на стол связку разноцветных образцов.
– Разве так уж трудно его делать? Пхе!
Тот, кто увидел бы лица и жесты четырех фабрикантов, жадно склонившихся над измятыми кусочками сукна, понял бы многое. В глубокой тишине, прерываемой шумным дыханием, хищные пальцы ощупывали, мяли, раздирали по ниткам кусочки сукна, надеясь открыть в хитросплетении основы и утка тайну конкурента.
– Саржа, – прошептал наконец дядя Миртиль, растягивая на суставе согнутого пальца кусочек голубого сукна.
– Ну что же, господа фабриканты? Видели? Хорошенько все разглядели? Разве это так уж трудно?
– А как красить? – прошипел Миртиль, с отвращением глядя на Жозефа, как на ящера в банке.
– Красильщики-то на что?
– Окраска, по-моему, не такое уж сложное дело, – пробормотал дядя Вильгельм.
Ипполит резко вскинул голову и повернулся к шурину:
– А ты, что бы ты сделал на моем месте?
– Я бы доверился им, – просто ответил Блюм.
Ипполит зашелся от гнева.
– Так я и знал, – и проворчал себе под нос: – Лотарингию сразу видать – любит деньги загребать…
– Решено, – воскликнул Жозеф, подкидывая на ладони образцы, – делайте себе потихоньку черное сукно, а мы с Гийомом попытаем счастья. Если через два года мы не заработаем четыре миллиона, можете назвать меня идиотом.
– Речь идет только об одноцветном? – спросил Ипполит, начиная сдаваться.
– Речь идет обо всем, что поможет нам выбраться из ямы и не стать менялами и ростовщиками, отец.
– Если они воображают, что мы будем спать на наших черных сукнах, как корова в навозе, так они ошибаются, – сказал Жозеф, когда за старшими Зимлерами захлопнулась дверь. – Сейчас не время останавливаться на полпути. Или все, или ничего – только так стоит вопрос. Папа правильно сказал, что сегодня утром вся Франция узнала об этом. Триста французских фабрикантов в этот самый час обсуждают, что им предпринять. Человек пятьдесят решат бороться. Из этих пятидесяти – десять добьются успеха. Мы должны быть в числе этих десяти. Рынок будет принадлежать тем, кто вырвется в гандикап. Ну скажи, Гийом, разве плохо получается? Ждал ли ты такого оборота?
Кровь горячей волной прилила к смуглому лицу Гийома. И маленький дядя Блюм, пусть он был не самый рассудительный из них троих, дал не один полезный для будущих дел совет.
Вся фабрика видела, как два старика Зимлера вышли из склада. Их смущенный и озабоченный вид не предвещал ничего доброго. Ипполит при первой же возможности ушел домой и заперся с Сарой. В половине двенадцатого весь Вандевр уже знал, что Зимлерам тоже не удалось ничего изобрести для своего спасения и общий крах немиуем.
Целых три дня шли бесконечные нудные споры, пока наконец папаша Ипполит не сдался, и целых три дня Элиза то томно склонялась в объятия Жозефа, то рыдала на груди Гермины. Жюстен даже похудел от волнения.
Между Вандевром и Парижем опять стал курсировать сам Яков Штерн. Вновь началась полоса тайных переговоров. Как из-под земли появились какие-то незнакомцы, они ходили по фабрике, глубоко засунув руки в карманы, с жадным блеском в глазах. Они говорили о затруднениях коммерческой жизни Запада, и все триста шестьдесят три депутата весьма удивились бы, узнав, каких только пороков и преступлений им не приписывают.
Как-то утром наемный экипаж заехал за Жозефом, и при разлуке было пролито столько же горьких слез, как и в доброе старое время. Перед отъездом Жозеф получил материнское благословение. Сейчас снова Зимлеры уезжали из родного дома на поиски фортуны.
