хлеба, разламывает и глотает на ходу.
Однако на его страсть к живописи она смотрела с мягкой снисходительностью. Это джентльменское занятие и как раз по нему, он находит в нем отдых и удовольствие, — словом, «какое ни на есть, а все-таки дело». Особенно одобряла она его увлечение речными пейзажами, так как это надолго уводило его из дома и заставляло бывать на свежем воздухе. Ибо если ее что-нибудь и тревожило — а она порой вдруг застывала, не докончив начатое, и озабоченная морщинка появлялась меж ее бровей, — так это состояние его здоровья… Не нравился ей этот кашель, ставший теперь постоянным, как неотъемлемая часть его существа. А он и не думает обращать на это внимания.
Но сегодня Дженни захлопоталась так, что не имела времени размышлять об этом. Когда все белье было развешено на заднем дворе и весело заплескалось на ветру, она приготовила себе второй завтрак — поджарила хлеба с сыром и решила побаловать себя крепким чаем. Затем сняла халат, надела платье получше, взяла корзинку и вышла из дому. Сегодня к ужину приедут Глины, и она решила приготовить тушеное мясо с овощами. После долгих препирательств с мясником, забраковав несколько кусков, она, наконец, получила то, что хотела. Затем она зашла к бакалейщику и в молочную, по пути заглядывая в витрины и уже несколько иначе, более пристально поинтересовавшись костюмом-тройкой, выставленным в «Ист-Лондон эмпориум», — она давно облюбовала его для Стефена «на случай выхода в свет». Вскоре она уже была дома и принялась резать мясо и чистить овощи. Она радовалась тому, что вечером у них будут гости, — ей нравилась Анна, которую она считала себе «ровней»: ведь Анна тоже сама вела хозяйство в маленьком домике на Тайт-стрит, который Глин купил четыре года назад, после того как, став человеком респектабельным, узаконил свои отношения с Анной и женился на ней. А кроме того, Дженни знала, что Стефен всегда рад Ричарду: если не считать капитана Тэпли, это был теперь его единственный друг и вообще единственный человек, ради которого Стефен соглашался нарушить однообразие своего уединенного существования.
До этой минуты день Дженни протекал, как всегда, тихо, спокойно, без всяких происшествий. Но часов около двух, только она собралась снимать высохшее белье, у входной двери позвонили. В первую секунду она подумала, что это, должно быть, дневная почта — принесли письмо из Маргета, ибо Флорри последнее время регулярно писала им, сообщая все новости об Эрни, который собирался поступить в обучение к адвокату.
Однако, открыв дверь, она увидела такси, заворачивавшее за угол, а прямо перед собой — худощавого, гладко выбритого человека в довольно поношенном рыжеватом пальто. Он приподнял шляпу:
— Мистер Десмонд дома?
— Нет, — ответила она, пристально оглядывая посетителя. Затем добавила: — Он вернется только к вечеру.
— А не могу ли я поговорить с вами? Моя фамилия Мэддокс. Чарлз Мэддокс. А вы, вероятно, миссис Десмонд. Я являюсь, или, вернее, являлся, агентом вашего супруга.
Дженни помедлила. Она не имела обыкновения приглашать в дом незнакомых мужчин, однако этот господин держался так просто и открыто, что едва ли принадлежал к тем, кто пытается всучить вам ненужную вещь.
— Войдите, пожалуйста, — сказала она.
Проведя незнакомца в маленькую гостиную, безукоризненно чистенькую и прохладную, обставленную дешевой мебелью, — единственным ее украшением было пианино да папоротник в горшочке на окне, — Дженни выжидающе повернулась к гостю; она продолжала смотреть на него с опаской, хоть ее и расположила в его пользу та тщательность, с какою он вытер ботинки о коврик у двери.
— Не желаете ли чашку чаю?
— С удовольствием, если это не слишком вас обременит.
Без излишней суетливости она принесла ему чаю и горячего поджаренного хлеба.
— Очень вам благодарен. Я сегодня весь день на ногах и еще не успел позавтракать. — Он помолчал. — А вы не присоединитесь ко мне?
— Нет, благодарю вас. — Она несколько сухо отклонила его предложение, решив, что такая фамильярность ни к чему. — Наконец-то погода наладилась.
— Да, сегодня чудесный день.
Оба помолчали.
— Миссис Десмонд, — с неожиданной решимостью заговорил Мэддокс, принимая из ее рук вторую чашку чаю. — Вы кажетесь мне очень здравомыслящей женщиной, а потому я и хочу прибегнуть к вашей помощи. Я приехал просить вас уговорить вашего супруга, чтобы он позволил мне быть его посредником.
— Но ведь вы же сказали, что являетесь его агентом.
— К сожалению, я только им числюсь. За последние восемь лет в моей галерее не было ни одной работы Десмонда. Однако я уверен, — и он бросил на нее вопросительный взгляд, — что в мастерской у него полно новых картин.
— Да, — скромно подтвердила она, немного растерявшись. — Они все вон там. Но он не хочет с ними расставаться. Он мне так и сказал. После того случая он поклялся, что никогда в жизни не выставит больше ни одной картины.
— Это было давно, и с тех пор утекло немало воды. Искусство, миссис Десмонд, — при этом гость слегка наклонился к ней, — любопытная штука: оно долгие годы развивается по прямой, а потом вдруг метнется куда-то в сторону. Одно время картины вашего мужа было почти невозможно продать. А сейчас, судя по тем сведениям, которые я получил из Парижа, есть все основания полагать, что они найдут сбыт у избранной и тонкой публики.
Он надеялся вызвать у нее возглас удовольствия или удивления. Но она лишь спокойно улыбнулась: ее ничуть не потрясли его слова, а тем более упоминание незнакомого города, который назывался так чудно.
— Ну и что же?
— Как что! А в материальном отношении… Это может произвести немалую перемену в вашей жизни.
— Мой муж, — она произнесла это слово с нежной гордостью, — мой муж ни во что не ставит деньги. И если не считать красок и тому подобного, он вообще не тратит на себя ни копейки.
— Однако человек он по натуре независимый — я хорошо знаю, что это так… — Мэддокс слегка помедлил, но тут же довел свою мысль до конца: — И его должно унижать… м-м… вы уж меня извините… то, что вы содержите его.
— Да он об этом и не думает, — решительно возразила Дженни, — и, надеюсь, никогда не будет думать. — Она поднялась с места. — Все, что у меня есть, принадлежит ему в такой же мере, как и мне, мистер Мэддокс, и для нас двоих этого вполне достаточно. У нас есть дом, за который полностью выплачено, два постоянных жильца, ну и фунтов тридцать вложено в акции Строительного общества. Лучше жить мы просто не можем, даже если б и хотели.
— И все же, — безуспешно, но упорно стоял тот на своем, — вы могли бы устроиться совсем иначе, будь у вас больше денег. — Он окинул взглядом ужасающе убогую, крошечную гостиную, удивляясь тому, как человек со вкусом и обостренной чувствительностью Десмонда может здесь жить. — Вы могли бы… иметь более просторный дом. Потом, я уверен, что вы очень много работаете. Вы могли бы нанять себе помощницу… хорошую служанку.
Она расхохоталась ему в лицо, весело, с присущим ей очарованием, словно он сказал что-то очень смешное.
— Я сама была служанкой, мистер Мэддокс, и, надеюсь, неплохой. А что до работы, так я бы померла со скуки, если бы мне нечего было делать. Скажу вам прямо: я не была бы счастлива, если б мы жили иначе, чем сейчас. Я просто уверена, что жизнь наша не была бы и вполовину такой славной.
Окончательно сбитый с толку, Мэддокс молча смотрел на нее, и в нем росло уважение к этой женщине, хоть он и не сумел ничего от нее добиться. Уродливые часы — подделка под черный мрамор, — стоявшие на каминной доске, показывали двадцать пять минут третьего.
— Тем не менее, — рискнул он, — я надеюсь, вы разрешите заглянуть в мастерскую вашего мужа?
