палочкой, кисточкой с тушью. Потом расческой. Потом, подышав на зеркало, оставила на замутнившемся пятне пятерню, и это было похоже, как рисуют солнышко. Вышла на кухню и энергично задернула штору на окне, чтобы не лицезреть вселенскую слякоть. Вот так мы, девушки, обычно закрываем глаза на проблемы.
К сожалению, в отведенном ей шкафчике и на полках холодильника было хоть шаром покати. Чтобы не растратить настроение, она даже не стала ни туда, ни туда заглядывать. Просто высыпала в кофейник остатки радующего ноздри пороха из кофемолки – на две чашки должно хватить, залила кипяченой водой из чайника и поставила на газ. Загадала: если включит радио и услышит мужской голос, все будет хорошо. Женский – и рыпаться не стоит. Но из радио заструилась музыка композитора, кажется, Доги к фильму «Мой ласковый и нежный зверь». Вальс без слов.
Конечно, готовить кофе на водопроводной воде было дурным тоном. Но на всякие там «Росинки» и прочие артезианские развесные порции тратить последние шиши, наверное, не стала бы даже английская королева. Томно потянувшись, Света подхватила алюминиевый ковшик с длинной ручкой, отвернула фырчащий кран и полила понурую герань – в рамках обязательств жилички. Марья Мироновна обязательно ткнет в землю пальцем – сырая ли? Повернулась к зеркалу, хотя смотрелась минуту назад, и опять осталась довольна, не обнаружив намеков на мешки под глазами.
Света чуть не прозевала момент, когда золотисто-коричневая пена, зашипев, попытается дать деру. Поставила на поднос две позвякивающие серебряными ложками чашки, банку с засахарившимся медом вместо сахара и, гордая собой, отправилась обратно.
Толкнула дверь шлепанцем. Закрыла тоже ногой и только после этого водрузила поднос на стол – коммунальная, черт ее забери, привычка. А он продолжал себе дрыхнуть, сладко посапывая. Он, увлекший ее вчера кавалер, лежал на правом боку, натянув одеяло до самого подбородка. И ей вдруг захотелось выщипнуть из сухого букета на столе соломинку и пощекотать кавалеру ухо.
Что она тут же и проделала с усердием.
Кавалер рывком оторвал голову от подушки, затряс головой, как выбравшийся из лужи доберман, и, разглядев Свету, улыбнулся. Несмотря на волевой, чуточку оплывший подбородок, улыбка вышла милая. Значится, и у хлопца хорошее настроение. Значится, консенсунс удался.
– А у тебя шея лебединая, – вдруг выдал он потрясающий комплимент.
– И змеиный язык. Кофе хочешь? – спросила она и почувствовала, что и на ее лицо сама собой наплывает улыбка. Именно та обворожительная улыбка, от которой все мужики балдеют. Честное слово – не нарочно.
– Кофе? В постель? – со сна голос у него получился хриплый. На правой щеке краснел отпечаток рубца от подушки.
– Если поклянешься не пролить на подушку, – это она сказала, чтобы он не слишком задавался. А то мордаха у него стала, как у сытого хитрого тюленя.
– Не будем рисковать, – покладисто согласился кавалер, поворочался под разноцветными ромбиками лоскутного одеяла с аппликационным лебедем сверху и выкарабкался из кровати уже в трусах. Лет ему было под тридцать, и он явно следил за телом при помощи тренажеров и кварцевых ламп. И правильно, раздавшиеся мужики вызывали у Светланы одну только брезгливость.
– Классный кофе, – вежливо сказал кавалер.
Стол был застелен украшенной по периметру скупыми кружевами скатертью. И за вчерашнее приключение на скатерти не появилось ни одного пятна. Отрадно. Гость тоже не удосужился положить в чашку мед – тоже не был сладкоежкой. Еще один плюс.
– Все для тебя, милый! – фыркнула она, пытаясь не рассмеяться и все же почти смеясь, потому что он чуть не опрокинул стоящую на полу пустую бутылку «Поль Массона». Свидетельство вчерашнего грехопадения.
Он заметил свою оплошность, переступил, высоко поднимая босые пятки – слава Богу, у нее царила чистота – на более безопасный участок дощатого, не паркетного, пола и вдруг с неодобрением уставился на свои наручные часы:
– У-у-у, как все запущено! – только и произнес.
– Cколько там? – из вежливости поинтересовалась Светлана. Спешить самой ей было особо незачем. На полновесный день лишь одно, скажем так, дельце. И торопиться не следует. Куда-куда, а туда Светлана всегда успеет. И кроме того, она не то чтобы предполагала, но была бы не против дополнительного – утреннего секс-сеанса. Но не набиваться же.
– Труба зовет, – серьезно свел брови кавалер, как бы намекая, что он и рад зависнуть, да не может. И принялся сосредоточенно натягивать подхваченные со спинки стула джинсы.
Света осторожно поднесла чашку к губам и совершила робкий глоток. Боялась обжечься. Коль так, прежде чем отправиться на это самое одно, скажем, дельце, она прошвырнется по магазинам. Хотя нет – на улице дождь и слякоть. Тогда она... Примет душ и завалится в кровать с какой-нибудь книжкой. Что бы такое почитать? Вроде на полке забыт путеводитель по Эрмитажу года издания эдак сорок девятого.
– И все таки подумай, авось, и соберешься кольцо продавать. Я хоть цену нормальную дам... – многозначительно оборвал фразу кавалер, деликатно отворачиваясь, чтобы застегнуть джинсы. Очевидно, многозначительные паузы были его коньком.
Она не кокетничала. Действительно забеспокоилась, что гость с присущей мужикам непосредственностью испортит впечатление о себе:
– Ну что ты, Стас, как герой с Кондратьевского рынка? Так славно с тобой поамурничали, я сразу объяснила, что колечко продавать не собираюсь. А ты, вместо поцеловать на дорожку, клянчить начинаешь... – ее глаза поменяли цвет, из карих стали непроглядно черными.
– Ладно, Светка, не ворчи. Лучше дай еще раз поглядеть.
Cвете захотелось сладко зевнуть. Она встала, вынула кольцо из шкатулки и протянула на ладони. Стас аккуратно взял двумя пальцами, спрятал в кулак и приставил к глазу. Признаться, и в столь нелепой позе он все равно годился на титул «Мистер Очарование».
– И все-таки оно светится, – с некоторым даже разочарованием протянул он. – И это не фосфорная краска.
– Фигни не держим, – довольно улыбнулась она и отпила из остывшей чашки. Заранее тешась, как откроет путеводитель там, где морализаторы-искусствоведы образца сорок девятого года трактуют творчество Родена.
– Но если не хочешь продавать, зачем звонила в «Третий глаз»?
– Не будь занудой, я же не тебе звонила, – она выглянула в окно, загадав: если узрит четное число пешеходов, то из угнетающего ее «дельца» выйдет толк. Если нечетное – капут. За окном моросил дождь. И никого.
Мимоходом его взгляд измерил и шкатулку, но явно измерил невысоко:
– Ты говорила, что осталась без денег. – Ой, каким он стал сразу серьезным. Очевидно, этот парень мог шутить на любую тему, кроме финансовой.
– Денег мне пока своих хватает, спасибо, – беззаветно соврала Света. – Давай прекратим этот бессмысленный треп. Кстати, ты вроде торопишься?
Стас застегивал рубашку:
– Слушай, как-то вчера разговор не зашел, так и не знаю, чем ты занимаешься, кем работаешь? – рубашечка его была весьма респектабельная. Из грубого, по нынешней моде, материала, цвета спелых пшеничных колосьев. С подлинным, никак не турецким ярлычком на изнанке воротника. И сей ярлык не преминул неаккуратно выбиться наружу.
– О! – Светлана приняла гордую позу, явно копируя какую-то знаменитую «древнегреческую» скульптуру. – У меня редкая профессия. Я выращиваю для зоомагазинов ядовитых рыбок, шустреньких скорпиончиков и прочих гадючек. Одна из них как раз вчера сбежала и наверняка заползла в твой карман. Тебе не страшно, милый?
– Страшно, аж жуть! – кое-как подыграл натягивающий через голову свитер кавалер. Сам неоднократно вравший одноразовым девицам, будто пашет ветеринаром в зоопарке. – Так вот почему у тебя дома не летает ни единой мухи!
– Глупый, – Cвета, притворяясь обиженной, поджала губы. – Просто осенью все мухи засыпают. – Она
