столь безрассудное путешествие, когда ничего вокруг не видно?
– Но ведь, наверное, кто-нибудь все равно хоть раз пытался это сделать? – спросил я.
– Да, – согласился Акси. – Конечно, пытались. И не раз. Но обратно никто из них не вернулся.
– Так, может быть, они дошли до Шапки Мира и остались там? – продолжал допытываться я.
– Все может быть, – уклончиво ответил Акси. – Я не берусь судить о том, чего не знаю.
– А где мой ярл? – тогда уже напрямую спросил я. – Он тоже в Чертоге?
– Нет, – сказал Акси и даже отрицательно покачал головой. И продолжал: – Я думаю, что он ушел к подземным людям. Да ты же сам видел, как из скалы вышел подземный человек, взял Айгу за руку… Ну, и увел!
– А часто у вас такое случается? – спросил я.
– Конечно, нет! – с жаром ответил Акси. – И то, обычно это так: кто-нибудь вдруг просто исчезает без всякого следа. Но чтобы вот так, у всех на виду, подземный человек пришел к кому-нибудь, призвал его и увел за собой – такое у нас здесь впервые. Теперь у нас никто в сопки не ходит. Боятся все!
Я засмеялся и сказал:
– Ну, их-то брать не станут.
– Трудно сказать! – с сомнением ответил Акси. – Подземцы – злой народ. Говорят, что те, которые им попадаются, потом работают на них до полного изнеможения. Если приложить ухо к земле, то почти всегда можно различить, как грохочут молоты в подземных кузницах.
– Но ярлу, – сказал я, – такое не грозит. Его же призвали к Хальдеру.
– Это совсем не обязательно, – с усмешкой возразил Акси. – Подземцы – это не только злой, но и очень лживый народ. Они-то и друг друга обманывают с превеликим удовольствием, а уже что касается нас, настоящих людей, то тут они тем более своего не упустят. Когда подземец вышел из скалы и окликнул твоего господина, все наши очень сильно испугались. А вдруг, они подумали, он сейчас захочет и их тоже забрать с собой. Но, к счастью, всё обошлось.
Я слушал Акси, хмурился. Я понимал: он мне не лжет, а просто повторяет то, чего наслушался от других. Акси глупец, сердито думал я. Так и Торстайн глупец. И он к тому же еще трус, потому что я же прекрасно видел, как он задрожал, когда увидел этого мерзкого человечка из скалы. А мой ярл его совсем не испугался, смело пошел следом за ним…
И вот время идет, а его все нет и нет обратно. Что ж, думал я, может, не зря здесь у них говорят, что у каждого своя судьба: кому в Чертог, а кому и к подземцам. И я был мрачен, гневался, я спрашивал у Сьюгред, сколько мне еще так лежать. Она не отвечала. Значит, еще долго, думал я. А думать мне приходилось часто, потому что я тогда не спал ни ночью, ни днем. И я тогда уже почти что ничего не ел. А потом моя рана, которая и так все не заживала и не заживала, и вовсе начала гноиться. Акси первым заметил это и невесело сказал, что, похоже, я скоро умру. А я в ответ на это только пожал плечами.
– О! – сказал Акси. – Это хорошо. Потому что, как я вижу, тебя мои слова нисколько не опечалили. Тогда тебе будет легко умирать. Но сперва ты должен попрощаться.
– С кем? – спросил я.
– С нами, со всеми, – сказал Акси. – Перед смертью. У нас такой обычай. И он очень простой. Тебя садят в углу, дают тебе еды, питья, какого ты пожелаешь, а мы садимся вокруг тебя и слушаем. А ты нам должен всё рассказывать. Всё – это обязательно! – и тут Акси даже махнул рукой для пущей убедительности, после чего продолжал: – Для остающихся это весьма и весьма поучительно – знать все. А уходящему зачем что- то скрывать, когда он все равно уходит, и при этом уходит навсегда? Это же при жизни нами принято некоторые из своих мыслей утаивать, прятать, носить в себе. Но если собираешься уйти совсем, то это нужно делать налегке. Я же говорил уже, что Шапка Мира – это очень далеко, путь до нее тяжел, особенно зимой, и поэтому чем меньше при тебе всякого груза, тем тебе будет проще идти, и поэтому тем короче окажется твоя последняя дорога.
– Но я, – воскликнул я, – не белобровый! Так разве меня ждут на Шапке Мира?
– Конечно, нет! – воскликнул теперь уже Акси. – Но тебя ждут в твоей земле. А это тоже, скажем так, путь неблизкий. Это во-первых. А во-вторых, у нас такой обычай, так у нас все уходят. И так и ты уйдешь!
– Возможно, – сказал я, потому что мне не хотелось с ним спорить.
К тому же я тогда подумал еще вот что: а и в самом деле, зачем мне теперь что-то скрывать, тем более от белобровых?! Ведь никто из них до нашей страны никогда не доберется и, значит, не сможет повторить там того, что я им здесь буду рассказывать. Поэтому пусть будет так, как у них здесь заведено: пусть они сходятся сюда, ко мне, пусть рассаживаются, где как кому удобнее, и слушают, сколько хотят! Тем более, что им теперь спешить некуда – море уже замерзло, а солнце как зашло, так теперь взойдет только весной. Акси так и сказал:
– Наши люди очень довольны тем, что ты собрался уходить в такое спокойное время. Они же теперь все свободны до самого Старшего Винна.
– А Старший Винн, это когда?
– Это нескоро, – сказал Акси. – Но, думаю, каким бы любопытным ни был твой рассказ, ты к тому времени все равно успеешь его закончить. Ведь так?
– Да, – согласился я, – надеюсь, это будет так. Что ж, я готов начать!
Акси ушел, созвал своих сородичей. Меня пересадили на почетную скамью, потом мне поднесли кубок с питьем, рядом с кубком поставили мису с едой, потом зажгли по всем углам побольше плошек, и только уже после всего этого чинно расселись – каждый, где кому положено. И я начал свой рассказ. Сперва я рассказал, как я родился, кто мои родители, потом какой у нас был дом, как звали моих братьев и сестер, потом как, кем и почему был убит мой отец, как мы его похоронили, как я уже на следующий день пошел, мстил за отца – и как меня схватили, посадили в яму, как ярл – наш, глурский, младший ярл – помиловал меня и мне вернули меч…
Да! Я ничего не скрывал. Если я чего в той своей прежней жизни боялся, то так теперь и говорил: «боялся». Или «убегал», если я убегал. А если предавал, то теперь говорил: «я предавал – того-то и того-то, потом за то платил тем, тем и тем». Сейчас я всего этого вам не повторяю, потому что зачем вам это все, да и, опять же, вы же не белобровые. Так что кто знает, может, кто-нибудь из вас и встретит того, о ком я им рассказал, – и передаст мои слова о нем. Хотя и это меня теперь совсем не страшит. Однако зачем вам теперь слушать все то, о чем я им тогда так подробно рассказывал? Это вас очень быстро утомит.
А их не утомляло! Им наши земли – это как дивная, сказочная страна. Они сидели молча, все в величайшем внимании, а я им рассказывал, рассказывал, рассказывал почти без остановки – день, два, четыре, пять! И, знаете, мне понемногу становилось все легче и легче! И уже на седьмой день я вдруг с удивлением заметил, что моя рана начинает закрываться и уже больше не гноится. А на восьмой день голос мой окреп, а на девятый вот уже…
И вот тогда, примерно с десятого дня – прости меня, Великий Хрт, – я стал кое-что не договаривать, а кое-что и приукрашивать. А началось это с того, когда я в своих воспоминаниях дошел до странной смерти Хальдера. Тогда-то мне впервые и подумалось, что когда я рассказывал о себе и при этом ничего не скрывал, то это было мое дело, дело почти покойника. А вот так же откровенно говорить о других, еще живых людях, будет ли это по чести? Подумав так, я замолчал на полуслове, закрыл глаза… и вдруг внутри себя услышал чей-то голос: «Да, о живых, Лузай! Ибо твой ярл, твой господин ярл Айгаслав не мертв!». Вот так! Я медленно открыл глаза и удивленно, как будто впервые их вижу, посмотрел на собравшихся. Торстайн, откашлявшись, сказал:
– Итак, ты говорил, о том, что вы сошлись на своей дальней пристани и ждали, когда Хальдер даст вам знак о выступлении в поход на Руммалию. Но тут вдруг прискакал гонец и объявил… Что объявил?
– Что Хальдер мертв.
– А дальше что?
– А дальше, – сказал я, подумав, – была смута. Ярл Айгаслав стоял за поход, а остальные, то есть младшие ярлы, были против этого.
– Как?! – поразился Торстайн. – Раньше ты мне про совсем по-другому рассказывал!
– Раньше – это было раньше, – сердито сказал я. – А теперь – это теперь. Я собираюсь умирать. Ты что, не веришь мне, умирающему!?
– Ну, хорошо, – согласился Торстайн. – Продолжай. Мы слушаем тебя.
