— На вид и не догадаешься, что на ощупь так много! Алиса ждала, прислонясь плечами к косяку и не выпуская бутылочку, а мужчина вышел под дождь, повернулся спиной к улице и сунулся к служанке вплотную, дыша ей в лицо.
— Подумать только, что вы сейчас заберетесь в теплую постельку, а я буду торчать тут всю ночь!
Он по-прежнему сжимал ее грудь, даже не дрогнувшую в его руке, и часто посапывал, уткнувшись носом в ее шею и ловя губами волоски на затылке.
— Пустите, щекотно! Вы что же, все еще не закончили ваше следствие?
Холодные капли падали с его шляпы Алисе на руку.
— Увы! Скоро этому делу конец. И я уже не сумею любоваться вот этими прелестями… Она равнодушно улыбнулась.
— Его арестуют?
— Еще кой-чего недостает. Пустяковой улики. Он уже чувствует, что его обложили со всех сторон. В таких случаях они всегда что-то натворят сдуру.
— Больно же! — воскликнула она, когда он опять стиснул ей грудь.
— Неужели не нравится?
— Нравится, — сказала она неуверенно. Он улыбался, почти касаясь ее губ.
— Признайтесь, вас ведь возбуждают рассказы про этого сатира! И не говорите, что нет! Я же заметил! Все женщины одинаковы!
Мокрые ноги у нее совсем застыли, и ласка мужчины, сжимавшего все туже грудь, казалась сейчас ожогом.
— Думаете завтра его арестовать?
— От меня бы зависело — я бы его никогда не арестовывал, чтобы приходить…
Он наклонился, впился губами в ее рот и в восторге выпрямился.
— Правда, мы могли бы встретиться и в другом месте…
— Да, могли бы… — проронила она и дернула ручку звонка.
— Я вам буду сниться?
— Возможно.
Дверь открылась, и он придержал створку, вошел вслед за Алисой и обнял ее в темноте коридора. На улице, которую она видела в открытую дверь, было светлее, чем здесь, ночь дышала ей в лицо дождем и холодом, а изо рта ее собеседника пахло табаком. Не отрываясь от ее губ, он обеими руками тискал ее от ляжек до затылка, и у нее наконец задрожали колени.
— Тише! — прошептала она.
И выбежала во двор, а он, весьма довольный, закрыл дверь и снова забился в свой угол, снова поднял воротник и с улыбкой уставился на отглаженный дождем перекресток и на угловое кафе, где уже закрывали ставни, а посетители прощались на пороге и разбегались по улицам.
…Алиса, сидя на кровати, медленно растирала руками ноги, пытаясь их согреть.
Мсье Гир надел шляпу, приподнял краешек серой бумаги и с легкой тоской взглянул сквозь сетку дождя на пустую комнату и раскрытую постель, где на смятой подушке причудливо чернела брошенная шпилька.
Уже совсем собравшись уйти, с портфелем под мышкой, он вернулся в свою комнату, вынул из шкафа картонную коробку, а из нее — бумажник, стянутый резинкой. Когда он наконец открыл дверь, казначейские билеты уже лежали в его портфеле, а школьная фотография валялась разорванной в углу.
Дом гудел разнообразными звуками, дети шли в школу, мужчины собирались на работу и не находили нужных вещей, угольщик лез наверх по лестнице и занимал всю ее ширину своим мешком.
Мсье Гир величественно спускался по лестнице, как вдруг на третьем этаже открылась дверь и он оказался лицом к лицу с инспектором, выходившим из какой-то квартиры.
Мсье Гир не произнес ни слова. Инспектор тоже. Но на какой-то миг они встретились взглядами, и мсье Гира слегка затошнило, будто съеденный перед уходом завтрак заворочался в желудке.
Он пошел дальше вниз по лестнице. Какая-то женская рука втащила с лестницы домой уходившего ребенка, а в подъезде, куда подтекали ручейки дождя, пять или шесть жильцов, теснившихся вокруг консьержки, замолчали разом, когда он проходил мимо. Мсье Гир привычным жестом притронулся к шляпе-котелку, выпятил грудь и проследовал дальше, подпрыгивая более обычного.
Мокрый, отяжелевший ветер накинулся на него точно так же, как ночью — на Алису. На улице перед молочной оставались только коробки из-под бутылок. Мсье Гир чуть повернул голову, но все же успел заметить возле прилавка розовое лицо Алисы, ее белый фартук и голые руки. Она следила за ним, пока он шел к трамваю, а он смотрел по сторонам. Напротив дома, где он жил, находилась контора по перевозке мебели, и там на пороге стояли четыре человека с маленьким бородатым инспектором и наблюдали за ним издалека.
Он ускорил шаг, забыл открыть зонт. Дойдя до перекрестка, обернулся, не скрывая этого, и увидел группу людей на пороге своего дома. Маленький бородач пустился бегом вслед за ним. Они почти одновременно подбежали к трамваю, где к полицейскому присоединился еще один. Стало быть, их в Вильжюифе было не менее трех. Мсье Гир не столько расслышал, сколько угадал произнесенные слова:
— Ну, что сказал шеф?
Тщетно он старался задержать дыхание, чтобы прислушаться, — дальнейшего мсье Гир не слышал. Трамвай шел, полицейские стояли на площадке и разговаривали, причем один из них время от времени оборачивался к мсье Гиру.
В метро за ним последовал только один, но это испугало его еще больше.
На улице Сен-Мор печка никак не разгоралась, и мсье Гир добрых четверть часа простоял перед ней на коленках, раздувая огонь.
Ему не понадобилось подходить к подвальному окошку, чтобы поискать взглядом инспектора. Тот устроился в соседнем бистро, у окна, и беседовал со служанкой, которая наводила блеск на металлическую поверхность стойки и кофеварку.
Разумеется, инспектор мог в любую минуту выйти из этого бистро. Теперь уже дело дошло до того, что он был вполне способен присесть на корточки и заглянуть в зарешеченное окошко.
Мсье Гир взялся за дело: приволок сотни коробок с акварельными красками, нагроможденных в глубине подвала, и соорудил из них нечто вроде стены посреди помещения. Работал он не спеша, в привычном для него ритме, медленно, но безостановочно.
Когда в результате оказалось, что он может сидеть на своем обычном месте, но снаружи никто не разглядит его рук, он принес свое пальто и достал ножницы и железную коробку, хранившуюся у него среди бумаг.
В течение двух часов он выпарывал, а потом зашивал полосатую ткань, которой были подбиты рукава, гораздо более плотную, чем остальная подкладка. Шил он с наперстком, как настоящий портной, и все покусывал нижнюю губу. Наконец казначейские билеты оказались надежно зашитыми внутрь, и мсье Гир, действуя все так же медленно и упорно, разобрал свой бастион из коробок.
Огонь в печке погас. Дров больше не было. Он надел пальто и отправился за растопкой к угольщику. Проходя мимо соседнего бистро, он увидел инспектора, сидящего с довольным видом перед стаканом грога и разглагольствующего перед хозяином и служанкой. Инспектор вздрогнул, завидев его, и бросился к двери, но не успел еще выйти из бистро, как мсье Гир уже вошел к угольщику.
Когда он возвращался с кучкой растопки в руках, в бистро все было по-прежнему. Трое находившихся там людей застыли как статуи. Но едва он миновал окно, как хозяин и служанка выбежали на порог и даже ступили на тротуар, чтобы получше его рассмотреть.
Это не помешало ему составить двадцать три пакетика с ярлыками, сопроводительными листками — словом, со всем, что положено. Огонь теперь припекал ему спину, отсвет от него падал на стол, подвальное окошко вырисовывалось серым квадратом на стене справа, и по нему время от времени пробегали тени от
