житейской ситуации! Разве он хоть чем-то выдал свое волнение, когда утром в довольно необычных условиях провожал в последний путь отца? Да и присутствие четырех женщин нисколько не вывело его из себя!
А в полдень вышел из весьма сомнительной гостиницы — и хоть бы что! Если не считать секундного замешательства!
Продолжая диктовать, Гарри Браун поставил на столик возле Мегрэ коробку с сигарами и нажал на кнопку электрического звонка.
— Отнесите телефон в мою комнату, Джеймс.
А появившемуся метрдотелю:
— Виски!
Чего больше было в этом поведении — позерства или естественности?
«Все дело в воспитании! — подумал Мегрэ. — Он, верно, обучался в Оксфорде или Кембридже…»
Это была старая зависть комиссара к выпускникам таких учебных заведений, не то что у него! Зависть, смешанная с восхищением!
— Унесите машинку, мадемуазель.
И опять-таки без прокола! Заметив, что руки машинистки заняты блокнотами и карандашами, Браун сам взялся за тяжелую пишущую машинку и отнес ее в соседнюю комнату, после чего закрыл дверь на ключ.
Затем подождал метрдотеля и, когда тот принес виски, попросил его обслужить Мегрэ.
Наконец они остались вдвоем, и Гарри Браун вытащил бумажник из своего кармана, вынул оттуда листок гербовой бумаги и, бросив на него взгляд, протянул комиссару.
— Прочтите… Вы знаете английский?..
— Довольно плохо.
— За эту бумагу сегодня после полудня я заплатил двадцать тысяч франков в гостинице «Босежур».
Он сел. Словно дав сигнал к началу беседы.
— Я должен вам сперва кое-что объяснить… Вы знаете Австралию?.. Жаль… Мой отец до женитьбы владел очень большим участком земли… Под стать какому-нибудь французскому департаменту… После свадьбы он превратился в крупнейшего австралийского овцевода, поскольку моя мать в качестве приданого преподнесла ему землю почти такой же площади…
Гарри Браун говорил намеренно медленно и четко, избегая лишних слов.
— Вы протестант? — спросил Мегрэ.
— Как и вся семья. И все родственники по линии матери.
Он собирался продолжить рассказ, но Мегрэ перебил его:
— Ваш отец не учился в Европе, не так ли?
— Да, вы правы! Тогда это не было модно… Он приехал сюда лишь через пять лет после женитьбы… Когда уже имел троих детей…
Пусть Мегрэ в чем-то и ошибался, какая разница, но мысленно он представлял услышанное в конкретных картинах: огромный, но строгий, без всяких украшений дом, стоящий посреди земельных угодий. Его хозяева — люди весьма серьезные и похожи на пресвитерианских пасторов.
Уильям Браун, получив в наследство дело отца, женился, завел детей и все время отдавал работе…
— Однажды ему пришлось отправиться в Европу из-за судебного разбирательства…
— Он поехал один?
— Да, один.
Дальше все проще простого! Париж! Лондон! Берлин!
Лазурный берег! Среди всего этого блеска и разнообразнейших соблазнов Браун с его колоссальным состоянием ощутил себя настоящим королем.
— И назад не вернулся! — вздохнул Мегрэ.
— Да! Ему захотелось…
Судебное дело затянулось. Новые знакомые австралийского скотовода водили его развлекаться. Он знакомился с женщинами.
— В течение двух лет он постоянно откладывал свое возвращение…
— А кто занимался вместо него делами?
— Моя мать… И брат матери… А потом отсюда стали приходить письма, в которых нас уведомляли, что…
Достаточно! Мегрэ все прекрасно понял. Браун, не знавший ничего и никого, кроме пастбищ, овец, ближайших соседей и нескольких пасторов, пустился в невообразимый загул, открыв для себя неведомые прежде удовольствия жизни…
Он без конца откладывал возвращение… Тянул с судебным разбирательством… А когда суд закончился, находил все новые и новые предлоги, чтобы остаться…
Купил себе яхту… Ведь он входил в узкий круг людей, их наберется лишь несколько десятков, которые могли все купить, все себе позволить…
— И тогда ваша мать с дядей сумели добиться над ним опекунства?
Там, на другом конце планеты, шла борьба. Принимались решения! И в одно прекрасное утро, в Ницце или в Монте-Карло, Уильям Браун проснулся, имея за душой лишь относительно небольшую ренту.
— Довольно долго он продолжал жизнь в долг, и мы платили за него… — сказал Гарри.
— А затем отказались?
— Простите, но я выплачивал ему ежемесячную ренту в пять тысяч франков…
Мегрэ почувствовал, что Браун что-то недоговаривает и испытывает некоторое неудобство, а потому внезапно спросил:
— А что вы приехали предложить отцу за несколько дней до его смерти?
Он тщетно вглядывался в лицо собеседника, тот нисколько не смутился и ответил, как всегда просто:
— Несмотря ни на что, он обладал определенными правами, не так ли?.. Почти пятнадцать лет он отказывался согласиться с постановлением суда… У нас там шел крупный процесс… Им занималось одних только адвокатов пять человек… До окончательного решения приходилось довольствоваться правилами временных договоренностей, согласно которым нам запрещалось проводить крупные финансовые операции…
— Минуточку!.. Получается, что ваш отец жил здесь сам по себе, а в это время в Австралии его интересы защищали адвокаты?
— Причем с сомнительной репутацией…
— Разумеется!.. А по другую сторону баррикад ваша мать, дядя и вы с двумя братьями…
— Yes!.. То есть да!
— И что же вы предложили отцу, чтобы он раз и навсегда вышел из игры?
— Миллион!
— Другими словами, предложили ему выгодную сделку, ведь положи он эти деньги в приличный банк, проценты с них превышали бы получаемую им ренту…
Почему же он отказался?
— А чтобы нас позлить!
Гарри произнес это очень мягко. Но все равно фраза прозвучала странно и непривычно в его устах.
— Своего рода идея фикс… Он не хотел оставить нас в покое…
— Так, значит, отказался…
— Да! И объявил мне, что постарается сделать все от него зависящее, чтобы и после смерти наши неприятности не прекратились…
— Какие неприятности?
