«Ну, какой я жених! Вы преувеличиваете!»
«Скорей наоборот, если учесть, что вы два-три раза в неделю у нее ночевали».
Тут он совсем расстроился.
«Ах, так вы и об этом знаете, — говорит, — но если она ждет ребенка, то я тут ни при чем. Мы разошлись более девяти месяцев тому назад…»
Чувствуете, шеф, что это за фрукт! Спросил я его, как и где они проводили выходные дни:
«Были ли у вас свои любимые места?»
Он мямлит что-то.
«Машина у вас своя?» — спрашиваю.
«Конечно».
«Так куда же вы уезжали по субботам: к морю или за город?»
«За город, — отвечает, — в окрестности. В разные места. Останавливались в сельских гостиницах, поближе к воде. Маринетта увлекалась плаванием и греблей… Она не любила дорогих отелей и модных курортов, не терпела светского блеска, было в ней что-то плебейское, знаете ли!»
Под конец я выудил из него с полдюжины адресов тех загородных гостиниц, где они чаще всего бывали. Это «Оберж дю Клу» в Курселе, «Шэ Мелани» в Сен-Фаржо, между Мелуном и Корбсом, и «Феликс и Фелисия» в Помпонне, на берегу Марны, недалеко от Лани…
По словам Жан-Клода, она особенно любила это местечко, хотя там и гостиницы-то нет, а лишь захудалый деревенский трактир, где сдают при случае две комнатушки без водопровода…
— Ты сам съездил, проверил все это? — спросил Мегрэ.
— Нет, решил остаться здесь, чтобы все новые сведения шли ко мне. Хотел было обзвонить тамошние полицейские участки, но побоялся, что по телефону не сумею им толком объяснить что к чему и они только спугнут нашу девицу.
— И что же ты надумал?
— Направил людей по каждому адресу — Лурти, Жамина, Лагрюма…
— И всех — на машинах?
— Да, — Жанвье сразу сник.
— Вот почему Люка сказал мне, что машины в разгоне.
— Виноват, шеф.
— Нет, нет, решение правильное. Сведения уже поступили?
— Только из трактира «Оберж дю Клу». Там ничего… Остальные, по моим расчетам, должны вот-вот позвонить…
Мегрэ долго раскуривал трубку, словно забыв об инспекторе.
— Я вам больше не нужен?
— Пока нет. Но никуда не уезжай, не предупредив меня. Скажи Люка, чтобы тоже не отлучался…
Комиссар чувствовал, что надо спешить. С тех пор как он вышел из дома голландца, где провел несколько часов, ощущение неясной тревоги не покидало его. Он был уже совершенно уверен, что над кем-то из людей, причастных к этому делу, нависла смертельная угроза. Но над кем?
Йонкер сделал все, чтобы замести следы. Мегрэ подумал, что в доме голландца можно было принять на веру лишь полотна великих мастеров, все остальное — сплошная ложь.
— Соедините меня с бюро регистрации иностранцев…
Не прошло и десяти минут, как ему сообщили, что девичья фамилия мадам Йонкер — Майян и по паспорту зовут ее не Миреллой, а Марселиной.
— Соедините меня, пожалуйста, с уголовной полицией Ниццы… Если можно сразу с комиссаром Бастиани…
Не в силах больше ждать, Мегрэ решил действовать наудачу, во всех возможных направлениях.
— Это вы, Бастиани? Как дела, старина? Какая там у вас погода? Здесь три дня шел дождь, только сегодня после полудня немного распогодилось…
Послушайте, нужно, чтобы ваши люди порылись немного в архивах… Если не найдете у себя, покопайтесь в суде… Речь идет о некоей Марселине Майян.
Родилась она в Ницце, вероятнее всего, где-то в старых кварталах, неподалеку от церкви святого Репарата…
Теперь ей тридцать четыре года. Ее первый муж — англичанин по фамилии Мьюир — владелец завода шарикоподшипников в Манчестере. С ним она некоторое время жила в Лондоне, потом разошлась и там же в Лондоне вышла замуж во второй раз за богатого голландца Норриса Йонкера. Сейчас проживает в Париже.
Да… Я буду у себя в кабинете… Видимо, всю ночь… Так что звоните…
Минут пять он, казалось, дремал за столом, потом его рука снова потянулась к телефонной трубке.
— Дайте мне Лондон вне всякой очереди! Вызовите Скотланд-Ярд… Попрошу соединить с инспектором Пайком… простите, бога ради, со старшим инспектором Пайком.
Со Скотланд-Ярдом его соединили через три минуты, но пока там разыскивали Пайка, прошло добрых десять. Еще несколько минут Мегрэ на ломаном английском языке поздравлял коллегу с повышением, а тот — на ломаном французском сердечно благодарил.
— Майян… Говорю по буквам: Морис, Андре… Майян… Мьюир… — Мегрэ передал по буквам и эту фамилию.
— О, это имя мне знакомо, — отозвался мистер Пайк. — Сэр Герберт Мьюир из Манчестера? Да. Три года назад ее величество пожаловала ему титул сэра.
— Второй ее муж — Норрис Йонкер… — и Мегрэ снова передал по буквам, не забыв добавить о том, что голландец, дослужился в английской армии до полковника.
— Возможно, что между двумя замужествами она жила и с другими. Ведь после развода некоторое время она оставалась в Лондоне и вряд ли была там одинока…
Мегрэ не преминул и здесь подчеркнуть, что речь идет о покушении на инспектора полиции, на что мистер Пайк торжественно заявил:
— У нас виновного повесили бы, будь то мужчина или женщина. Покушение на полицейского карается у нас смертной казнью[2].
Как и Бастиани, Пайк обещал позвонить. Мегрэ заглянул к инспекторам — в огромной комнате осталось всего четыре человека. Жанвье поднялся ему навстречу.
— Шеф, звонили из трактира «Шэ Мелани», что у Сен-Фаржо. Ее там нет. И в «Смелом петушке», как я и предполагал, ее нет. В «Танцующей сороке» тоже.
Остается одна Марна.
Мегрэ уже собирался идти в свой кабинет, как в комнату влетел запыхавшийся Шинкье.
— Комиссар здесь? — спросил он и в тот же момент увидел его. — Есть новости, шеф! Я не стал звонить вам, решил сам подскочить…
— Пройдемте ко мне, — сказал Мегрэ.
— В приемной ждет свидетель. Я прихватил его на всякий случай — может быть, поговорите с ним.
— Сначала садитесь и расскажите, в чем дело…
— На авеню Жюно в самом конце улицы стоит большой жилой дом. Мы заходили туда еще до обеда, опросили консьержку и нескольких квартирантов, которые оказались у себя. В основном это были женщины — мужчины уже ушли на работу.
Около часа назад один из наших снова зашел в этот дом и как раз говорил с консьержкой, когда некий Ланжерон пришел к ней за почтой. Он торговый агент — ходит по квартирам и предлагает пылесосы. Его-то я и привез с собой. Такой замухрышка безобидный. Из тех коммивояжеров, которых обычно выставляют за дверь, не успевают они рот открыть…
Вот что служилось вчера. С шести до восьми вечера это время люди обычно уже дома — Ланжерон бегал по квартирам и продал два пылесоса. На радостях он выпил аперитив в пивной на площади Клиши, а потом зашел в маленький ресторанчик на углу улицы Коленкур…
Было без малого десять, когда он поднимался по авеню Жюно, держа в руке пылесос-образец. Около дома голландца стояла роскошная английская машина желтый «ягуар». Ланжерону бросилась в глаза наклейка с красными буквами «ТТ» рядом с номером.
