Стояла хорошая погода, и многие окна были раскрыты настежь.
— Вы пытались установить, где находился каждый из ее соседей около четверти одиннадцатого утра?
— Вы слышали показания Марии Шмелкер. Показания остальных так же неубедительны, как и ее. Все дают показания очень неохотно, а когда вдаются в подробности, то это только больше запутывает дело.
— Помощник полицейского был в своем саду?
— По-видимому, да. Все зависит от того, на какое время надо ориентироваться — на радио или на церковные часы, так как часы на церковной башне спешат на пятнадцать — двадцать минут. Кто-то из тех, кто слушал радио, сказал, что видел, как Тео направлялся в «Уютный уголок» в начале одиннадцатого. А в «Уютном уголке» утверждают, что он пришел туда уже после половины одиннадцатого. Жена мясника, сушившая на дворе белье, утверждает, что видела, как он вошел, по обыкновению, в свой погребок пропустить стаканчик вина.
— У него есть карабин?
— Нет. Только охотничье ружье — двустволка. Я рассказываю вам все это лишь для того, чтобы показать, насколько мне трудно получить точные сведения. Только мальчишка стоит на своем.
— Сын полицейского?
— Да.
— Почему он ничего не сказал при первом допросе?
— Я задал ему такой вопрос, но он ответил весьма уклончиво. Вам, конечно, известно, что его отец, Жюльен Селье, женился на племяннице старухи.
— Я знаю также, что Леони Бирар объявила ей, что лишает ее наследства.
— Марсель Селье сказал, что он не хотел впутывать своего отца в это дело. Только вчера вечером он рассказал отцу об этом. И Жюльен Селье привел его к нам только в четверг утром. Вы их увидите. Это симпатичные, честные люди.
— И Марсель видел, как учитель выходил из сарая?
— Так он утверждает. В классе дети были предоставлены самим себе, они баловались, а Марсель Селье, серьезный, спокойный мальчик, подошел к окну и увидел Жозефа Гастена, выходившего из сарая.
— А он видел, как тот туда входил?
— Нет, только как он выходил. В этот момент выстрел уже прозвучал. Учитель же продолжает отрицать, что в то утро он входил в сарай. Или он врет, или мальчишка все выдумал. Но зачем?
— В самом деле, зачем? — спросил Мегрэ.
Перемена в школе кончилась. Мимо окна прошли две женщины с сумками в руках, направляясь в кооператив.
— Могу я осмотреть дом Леони Бирар? — спросил Мегрэ.
— Я провожу вас. Ключ у меня.
Ключ также лежал на каминной полке. Лейтенант сунул его в карман, застегнул китель и надел фуражку. Они вышли. В лицо им пахнуло морем. Правда, запах моря был едва уловим, и это огорчило Мегрэ.
Они завернули за угол и перед заведением Луи Помеля комиссар вдруг сказал:
— Не выпить ли нам по стаканчику?
— Вы полагаете?.. — смущенно пробормотал лейтенант.
Пить в бистро или в харчевне было не в его правилах.
Предложение комиссара смутило его, и он не знал, как отказаться.
— Я думаю, только…
— О, всего один глоток белого вина.
Тео сидел в углу за стойкой, вытянув длинные ноги, бутылка вина и стакан стояли поблизости. Напротив него стоял почтальон, вместо левой руки у него был железный крюк. Когда они вошли, оба замолчали.
— Что вам предложить, господа? — спросил Луи, стоявший за стойкой с засученными рукавами.
— По стаканчику белого вина.
Смущенный Даньелу старался держаться с достоинством. Может, поэтому-то помощник полицейского и смотрел на них обоих насмешливо. Высокий, громоздкий, он был, видимо, раньше толстяком, а теперь похудел, и его дряблая кожа покрылась морщинистыми складками, напоминавшими чем-то смятую одежду.
В его взгляде читалась насмешливая самоуверенность крестьянина, к которой добавлялась самоуверенность политикана, привыкшего вносить сумятицу в муниципальные выборы.
— Так что же стало с этим канальей Гастеном? — спросил он будто ни к кому не обращаясь.
И Мегрэ, не зная почему, ответил ему в том же тоне:
— Он ждет, когда кто-то другой займет его место.
Такой ответ шокировал лейтенанта. А почтальон быстро обернулся.
— Вам удалось что-то открыть? — спросил он.
— Вы должны знать эти места лучше, чем кто-либо другой. Ведь вы ежедневно совершаете обход всей округи.
— И какой обход! Прежде было не так: тогда люди не получали за всю свою жизнь ни одного письма. Я вспоминаю, что на некоторые фермы я заходил только раз в год, с календарем. А сейчас не только каждый получает газету, которую надо приносить ему на дом, но есть еще и такие, кто получает пособия или пенсии. Если бы вы знали, сколько на это уходит бумаги… — С удрученным видом он повторил: — Сколько бумаги! Сколько бумаги!.. — Он проговорил это таким тоном, словно сам заполнял все эти бумаги. — Сначала ветераны войны. Это я понимаю. Затем вдовьи пенсии. Потом социальное страхование, пособия многодетным семьям. И пособия… — Он повернулся к полицейскому: — Ты ведь знаешь, небось в деревне не найдется ни одного человека, который за что-нибудь не получал бы пособия от государства. Я уверен, что некоторые и детей рожают лишь для того, чтобы получать пособия…
С запотевшим в руке стаканом Мегрэ весело спросил:
— Вы думаете, что пособия имеют какое-то отношение к смерти Леони Бирар?
— Кто знает!
Это была, конечно, его навязчивая идея. Он тоже получал пособие за свою руку. Его бесило, что и другие их получают. В общем, он завидовал.
Глаза Тео по-прежнему смеялись. Мегрэ потягивал маленькими глотками вино, и это почти совпадало с его представлением о поездке на взморье. Воздух был того же цвета и того же привкуса, что и белое вино. На площади две курицы долбили клювом твердую как камень землю. На кухне Тереза чистила лук и вытирала время от времени глаза уголком передника.
— Пошли?
Даньелу, едва пригубив вино, с чувством облегчения последовал за ним.
— Вам не кажется, что эти крестьяне насмехаются над нами? — озадаченно спросил он, выйдя на улицу.
— Черт возьми!
— Можно подумать, что это вас забавляет.
Мегрэ ничего не ответил. Ему начинало нравиться его пребывание в деревне, и он ничуть не жалел, что уехал с набережной Орфевр. Сегодня утром он даже не позвонил по телефону жене, как обещал. Он еще не видел здесь почтового отделения. Надо бы спросить, где оно находится.
Они прошли мимо галантерейной лавки, за окнами которой комиссар увидел такую старую и такую тощую женщину, что было удивительно, как это она еще ухитряется жить.
— Кто это?
— Одна из двух сестер. Обе они почти одного возраста. Девицы Тевенар.
В детстве в его деревне тоже лавочку держали две старые девы. Можно было подумать, будто во всех деревнях Франции люди как бы взаимозаменяемы. Прошли годы. На дорогах появились быстроходные автомобили. На смену повозкам пришли автобусы и грузовики.
Почти всюду появились кинотеатры. Изобрели радио и пропасть других вещей. А между тем здесь, в
