страшно торопилась. Она хотела идти под венец сейчас же, немедленно, не дожидаясь двадцати одного года. Она его забрасывала письмами, телеграммами. Назначала ему свидание за свиданием. Иногда он шел, иногда не шел. Чаще всего не шел, и тогда она приезжала за ним на улицу Брей, поджидала его на углу, не думая о том, за кого ее принимают… Люсиль ее хорошо знала…
— Когда вы отвезли Боба на улицу Шапталь пятнадцатого ночью…
— Он решил покончить со всем, плюнуть им в лицо, сказать и ей и ее братцу, что не продается.
— Он просил вас подождать его?
— Не то чтобы просил, но полагал, что задержится ненадолго… Крылышко или ножку? Вы бы взяли грибков. Гюстав собирает их на холме и сам маринует.
Мегрэ великолепно себя чувствовал, и «божелэ» после сухого белого было очень кстати.
— Как вы думаете, зачем я вам все это рассказываю?
— Не знаю.
— Нет, знаете.
— Пожалуй.
Во всяком случае, он догадывался. У Дедэ было тяжело на душе — совсем нюни распустил, как сказал бы он сам, — слишком тяжело, чтобы молчать. С Мегрэ он ничем не рисковал.
Но гордиться Дедэ было нечем. Этот завтрак он затеял, для того чтобы очистить свою совесть. Ему хотелось показать мерзость других и самому предстать в лучшем свете.
Завтрак в Буживале надолго запомнился Мегрэ. Воспоминание о нем помогало ему впоследствии воздерживаться от безрассудных решений и скоропостижных выводов.
— Что произошло там, наверху, я не знаю. Мегрэ тоже не знал, но теперь ему было куда легче строить предположения. Надо было только выяснить, собирался ли Ришар Жандро провести этот вечер дома? Может быть, он должен был остаться в клубе или где-нибудь в другом месте?
А может быть, — это ведь было в его характере — сам Боб попросил Ришара подняться к сестре? Почему бы и нет?
Хотя бы для того, чтобы выложить им обоим, что он о них думает.
«Во-первых, я не женюсь…»
Мегрэ, которому никогда не приходилось встречаться с Бобом, начинал уже создавать себе четкое представление о его характере и даже внешности.
«Во-вторых, у меня нет никакого желания продавать имя, которое я не даю себе труда носить…»
Ведь если в районе площади Терн и на ипподроме кто-то и звал его графом, то все равно все были уверены, что это прозвище, и представления не имели о его настоящем имени.
Может быть, Лиз Жандро чересчур яро заступалась за свою попранную честь? Может быть, брат вышел из себя?
«Вы-то уж заткнитесь! Я расскажу вашей сестре о той комбинации, которую вы придумали».
Хватило ли у него времени? Или тот сразу набросился на него?
Миллионы людей, которые пили кофе «Бальтазар», точно так же, как госпожа Мегрэ, вклеивали в альбомы картинки с изображением всех видов растений и цветов, и думать не думали о том, что их утренний кофе был поводом для драки, разыгравшейся в одной из комнат особняка на улице Шапталь. Гнусной драки, к отголоскам которой прислушивался слуга за дверью.
По-видимому, мужчины схватились мертвой хваткой. Возможно, они катались по полу.
Был ли вооружен Ришар Жандро? Он из тех людей, которые способны наносить удар из-за угла.
— Мне думается, стреляла девчонка. Не со зла. Просто голову потеряла. Она, может быть, сначала бросилась к окну звать на помощь, да ее оттащили. А может, окно было открыто и раньше? Что-то не заметил… Видите ли, я полагаю, что она в конце концов по-настоящему влюбилась в Боба. Ведь такое не скроешь. Сначала-то она все это из деловых соображений, а потом попалась на удочку. Он ведь был не похож на всех этих мороженых судаков, с которыми ей приходилось встречаться… Когда она увидела, сдается мне, что Боб падает и брат ее пытается нанести ему удар исподтишка, она потеряла голову и выстрелила. К несчастью, она не умела целиться. И угодила в Боба, да еще в самое сердце… Что, если заказать еще бутылочку? Оно же совсем легкое, это вино. Вот так-то, старина!
Когда я увидел чудака, который пытался достучаться к ним, я уехал, потом опять вернулся, но никого уже не было. Тогда я предпочел смыться. Мы посоветовались с Люсиль. Все надеялись, что Боб вернется или хотя бы даст знать, в какую он угодил больницу. В конце концов я отправился к Жандро в контору. Вот почему я знаю, как выглядит старик. Он тотчас же раскошелился — жалко, я не содрал с него сто тысяч вместо пятидесяти. Свора мерзавцев! Вы свалились нам на голову как раз в тот момент, когда мы собрались прятать концы в воду. Согласитесь, что было бы глупо дать себя поймать…
Ваше здоровье, старина! Они все устроили как нельзя лучше для себя. Я уже начинаю понемножку свыкаться с этой мыслью. Но меня просто тошнит, когда я вижу на улице их грузовые фургоны, запряженные откормленными битюгами… Хозяин! Кофе нам, только не «Бальтазар».
Пришлось, однако, выпить бальтазаровское — другого не оказалось.
— До чего все гадко! — процедил Дедэ сквозь зубы. — Хорошо, что можно будет отсидеться в деревне.
— С Люсиль?
— Она вроде не против. У нас есть пятьдесят тысяч франков или около того. Я всегда мечтал открыть бистро на берегу реки, такое, к примеру, как это, где посетителями будут мои дружки-приятели. Только трудно найти такое местечко — надо ведь, чтобы оно было неподалеку от ипподрома. Завтра пошатаюсь вокруг Мэзон-Лафита. Я и Люсиль туда отвез и там спрятал. — Он вдруг сконфузился и поспешил добавить: — Не подумайте, что мы стали добропорядочными буржуа.
Так прошла целая неделя. Каждое утро по звонку Мегрэ входил в кабинет комиссара и представлял ему дневной рапорт. Каждое утро Ле Брэ открывал рот, словно собирался что-то сказать, но потом отворачивался.
Они не обменивались ни словом, кроме служебных разговоров. Мегрэ стал более серьезен и менее подвижен, хотя и не располнел. Он даже не утруждал себя улыбкой и прекрасно отдавал себе отчет в том, что был для Ле Брэ постоянным живым укором.
— Скажите, голубчик… Это было в начале мая.
— …когда у вас экзамены?
Экзамены по тому самому предмету, которым он занимался в ночь, когда в его жизнь ворвался флейтист, заявившийся в полицейский комиссариат, чтобы сообщить о расквашенном носе.
— На следующей неделе.
— Надеетесь преуспеть?
— Надеюсь.
Он продолжал оставаться холодным, сухо официальным.
— Гишар говорил мне, что вы мечтали поступить з Сыскную.
— Да, было такое.
— А теперь?
— Сам не знаю.
— Мне кажется, там вы будете больше на месте. Я, конечно, вами очень дорожу, однако постараюсь вам помочь в этом деле.
Мегрэ, у которого перехватило дыхание от волнения, не проронил ни слова. Он все еще сердился. По существу, он не смог простить случившегося им всем — и комиссару, и Жандро, и людям из Сыскной, и, может быть, даже самому Гишару, к которому в глубине души испытывал почти сыновнее почтение.
Однако если бы Гишар…
Он понимал, что в конечном счете правыми окажутся они. Скандал ни к чему бы не привел. При всех обстоятельствах Лиз Жандро была бы оправдана.
И что же?
Не к самой ли жизни он предъявлял претензии и не заблуждался ли он, не желая этого понять?
Он не хотел выкупа. Он не желал хоть чем-нибудь быть обязанным комиссару Ле Брэ.
