где заседали лица поважнее — чиновники судебного ведомства. Это были помощник прокурора Паррен, судья Данцигер и старик, секретарь суда, фамилию которого Мегрэ никак не мог запомнить, хотя и встречался с ним сотни раз.
Прохожие, торопившиеся по своим делам, дети, игравшие на тротуаре, — все они и не подозревали, что присутствуют при выезде прокуратуры на место преступления. Да и действительно, в такое весеннее утро это событие отнюдь не выглядело торжественно. Помощник прокурора вынул из кармана золотой портсигар и машинально протянул его Мегрэ, хотя у того была во рту трубка.
— Ах, извините, не заметил…
Это был высокий, худощавый, изысканно одетый блондин, и комиссар в который раз подумал, что щегольство, видно, присуще сотрудникам прокуратуры. Зато судья Данцигер, этакий маленький толстячок, одет был совсем просто.
— Что ж, пошли, господа?
Все спустились по выбитой мостовой и оказались у самой воды неподалеку от баржи.
— Вот эта?
Мегрэ знал не больше своих спутников. Утром он прочел в суточном отчете краткое изложение всех ночных происшествий, а полчаса назад раздался телефонный звонок: его просили присутствовать при выезде прокуратуры.
Он не возражал. Приятно было снова очутиться в привычной обстановке и в хорошо знакомой среде. Впятером они направились к самоходной барже, с которой на берег была переброшена доска.
Рослый, светловолосый речник сделал несколько шагов им навстречу.
— Давайте руку, — сказал он помощнику прокурора, который шел первым. — Так оно будет безопаснее. Верно?
Говорил он с заметным фламандским акцентом. Резкие черты лица, голубые глаза, сильные руки, манера двигаться — все напоминало гонщиков-велосипедистов после пробега, когда они дают интервью для печати.
Здесь, у самой реки, подъемный кран, выгружавший песок, грохотал еще сильнее.
— Вас зовут Жозеф ван Гут? — спросил Мегрэ, мельком взглянув на листок бумаги.
— Да, мосье. Жеф ван Гут.
— Вы владелец этого судна?
— Ну конечно, мосье, я его хозяин. А то кто же! Из рубки тянуло чем-то вкусным. Внизу, у самого трапа, выстланного цветастым линолеумом, хлопотала по хозяйству молоденькая женщина. Мегрэ кивнул на ребенка в люльке.
— Ваш сын?
— Ха, не сын, мосье, дочка. А звать ее Йоланда. Мою сестру тоже зовут Йоланда, и она крестная малышки…
Но тут счел нужным вмешаться помощник прокурора, предварительно дав знак секретарю приготовиться к записи.
— Расскажите нам, как все это произошло.
— Ну что ж. Я его выловил, а вон тот, с соседней баржи, мне помог…
Жеф показал пальцем на «Пуату», где на корме, прислонясь к рулю, стоял какой-то человек и смотрел в их сторону, словно поджидая своей очереди.
Несколько раз пропела сирена, и мимо них, вверх по течению, медленно прошел буксир, ведя за собой четыре баржи. И когда каждая проходила мимо «Зваарте Зваан», Жеф ван Гут в знак приветствия поднимал правую руку.
— Вы знали утопающего?
— В жизни не видал.
— Давно вы стоите на причале у этой набережной?
— Со вчерашнего вечера. Я иду из Жемона в Руан с грузом шифера… Хотел было дотемна пройти Париж и заночевать у Сюренского шлюза… Да вот, слышу, двигатель пошаливает. Мы ведь, речники, не очень-то любим ночевать в Париже. Понимаете?..
Вдали, прямо под мостом, Мегрэ заметил двух-трех бродяг и среди них очень толстую женщину. Ему показалось, что он уже где-то видел ее.
— Как это произошло? Он бросился в воду?
— Вот уж не думаю, мосье! Если б он сам бросился в воду, то что же делали здесь тогда те двое?
— В котором часу это было? Где вы находились в это время? Расскажите нам подробно обо всем, что случилось в течение вечера. Вы стали на якорь у набережной незадолго до наступления темноты?
— Точно.
— Вы заметили под мостом бродягу?
— Да разве их замечаешь? Они почти всегда там торчат.
— Что вы делали потом?
— Поужинали — Хуберт, Аннеке и я.
— Кто такой Хуберт?
— Мой брат. Он работает со мной. Аннеке — моя жена, ее имя Анна, а по-нашему — Аннеке.
— А потом?
— Мой брат принарядился и пошел на танцы. Годы такие, верно?
— Сколько ему?
— Двадцать два.
— Сейчас он здесь?
— Пошел за продуктами, скоро вернется.
— Что вы делали после ужина?
— Занялся двигателем и сразу же заметил утечку масла. А поскольку я хотел отчалить сегодня утром, вот и пришлось взяться за починку.
Фламандец подозрительно оглядывал их, одного за другим, как человек, не привыкший иметь дело с правосудием.
— В котором часу вы окончили вашу работу?
— Вчера я не успел и доделал утром.
— Где вы находились, когда услыхали крики? Жеф почесал голову, глядя на просторную, надраенную до глянца палубу.
— Сперва я поднялся сюда, чтобы выкурить папиросу и посмотреть, спит ли Аннеке.
— В котором часу?
— Около десяти, точно не помню.
— Она спала?
— Да, мосье. И малышка тоже. Дочурка иногда плачет ночью: у нее режутся первые зубки…
— Потом вы снова спустились к двигателю?
— Совершенно верно.
— В рубке было темно?
— Да, мосье, ведь жена спала.
— На палубе тоже было темно?
— Конечно.
— Ну, а потом?
— Прошло порядочно времени, потом я услыхал звук мотора — будто неподалеку затормозила машина…
— И вы не вышли взглянуть?
— Нет, мосье. Да и зачем?
— Ну, а дальше…
— Немного погодя слышу — бух!
— Как если бы кто-нибудь упал в воду?
— Да, мосье.
