По-видимому, Минар полагал, что полицейского чиновника можно так же легко уволить, как флейтиста, и поэтому чувствовал себя совершенно несчастным от сознания своей вины.
— Меня не уволили. Я в отпуске.
— Вот как!
В этом «Вот как!» прозвучали нотки сомнения. В голосе флейтиста слышалась тревога и скрытый упрек.
— Они предпочитают, чтобы вас пока здесь не было, так ведь? Хотят замять дело! А как же с моей жалобой? — Голос его зазвучал суше. — Надеюсь, они хоть не положат под сукно мою жалобу? Хочу вас сразу предупредить, что я этого не допущу.
— Жалоба разбирается в установленном порядке.
— Отлично! Тем более, что у меня для вас имеются кое-какие новости. Во всяком случае, одна…
Они уже дошли до площади Сен-Жорж, такой тихой и провинциальной, с маленьким бистро, в котором всегда пахло белым вином… Мегрэ машинально толкнул входную дверь. В этот послеобеденный час в воздухе и впрямь словно бы повеяло отпуском. Цинковая стойка была начищена до блеска, а в высоких бокалах переливалось и искрилось зеленоватое вино «вуврей».
— Кажется, вы мне говорили, что видели в доме Жандро двух служанок? Так?
— Да, Жермен и Мари, — подтвердил Мегрэ. — Не считая Луизы, кухарки.
— Так вот что я вам скажу. Только одна из них действительно служанка!
В глазах музыканта светилась детская радость, и сам он, как никогда, походил на верного пса, подбежавшего к хозяину с ценной находкой.
— Я говорил с молочницей, которая носит молоко в особняк Жандро. Ее лавка — на улице Фонтен, на углу, рядом с табачной.
Мегрэ, немного смущенный, с удивлением смотрел на флейтиста и никак не мог отогнать мысль о выволочках, которые устраивает ему его Кармен.
— Старшая горничная, Жермен, уже с субботы в Уазе, у сестры, которая ждет ребенка… Так вот, днем я обычно свободен…
— А ваша жена?
— Какое это имеет значение!.. — проговорил он равнодушно. — И я подумал, что если вы собираетесь продолжать следствие, то, возможно, я смогу вам быть полезен. Сам не знаю почему, но люди ко мне обычно очень мило относятся.
«Да, кроме Кармен!» — подумал Мегрэ.
— Погодите. Теперь угощаю я. Да, да! Если я ничего, кроме минеральной воды с соком, не пью, это не значит, что я не могу поставить вам рюмочку. А насчет отпуска, надеюсь, вы пошутили?
Если Мегрэ и промолчал, неужто он этим выдал служебную тайну?!
— Будь иначе, я бы разочаровался в вас, честное слово. Хозяев этого особняка я и в глаза никогда не видал. Лично к ним я ничего не имею, хотя их дворецкий Луи и выглядит настоящим убийцей и они вам все наврали.
Маленькая девочка в красном платьице продавала мимозу, привезенную из Ниццы, и Мегрэ купил букетик для жены, которая знакома была с Лазурным Берегом лишь по цветной открытке с изображением залива Ангелов.
— Вы только скажите мне, что я должен делать. И, пожалуйста, не бойтесь — я не причиню вам неприятностей! Я привык молчать!
Во взгляде его угадывалась страстная мольба. Ему очень хотелось предложить Мегрэ еще рюмочку — авось удастся уговорить его, — но он не осмелился.
— В таких домах всякой грязи хоть отбавляй. Но от людей ничего не утаишь. Слуги обычно любят болтать, да и поставщики многое знают.
Машинально, не отдавая себе отчета в том, что он таким образом в какой-то мере скрепляет свой союз с флейтистом, Мегрэ буркнул:
— Оказывается, мадемуазель Жандро не в Ансевале, как говорил ее брат.
— Где же она?
— Так как горничная Жермен уехала в деревню, значит, мне вместо нее показали Лиз Жандро.
— Вы думаете? — спросил флейтист.
— Во всяком случае, в комнате служанки была какая-то толстая девица, от которой разило вином.
Мегрэ произнес это с некоторым смущением, как будто от богатых девиц, чьи фамилии крупными буквами выведены на стенах станций метро, не могло пахнуть вином!
Оба, Мегрэ и Жюстен, замолчали и, сидя за своими рюмками, вдыхая запах мимозы, белого вина и клубничного сока, ощущая приятное тепло солнечных лучей, погрузились каждый в свои мысли. Мегрэ очнулся только тогда, когда голос его случайного товарища вернул его к действительности:
— Что же мы будем делать?
Все инструкции были еще свежи в памяти Мегрэ. Но инструкции, по-видимому, составлялись людьми весьма оптимистически настроенными. Так или иначе, им следовало бы придать слову «определенные» более точный смысл.
Мегрэ накануне вечером примерил свои фрак, предполагая завтра же проникнуть в те круги, в коих вращаются Жандро: в клуб Гоха или в клуб Гауссмана, но одной фразы, оброненной его женой, было достаточно, чтобы он вновь обрел способность рассуждать здраво.
— Ну и красавчик же ты, Жюль! — воскликнула она, глядя на стоящего перед зеркалом Мегрэ.
Она не собиралась шутить над ним, она была совершенно искренна. Однако в том, как она произнесла эти слова, в ее улыбке было что-то такое, что насторожило его и дало недвусмысленно понять, что ему не стоит и пытаться сойти за молодого clubman'а2.
На площади Бастилии играли вечернюю зорю. Мегрэ, стоя рядом с женой у окна, размышлял. По мере того как в комнату вливалась ночная прохлада, он все более утрачивал свой оптимизм.
— Понимаешь, если я доведу дело до конца, то почти наверняка попаду на Набережную Орфевр3. А уж очутившись там…
О чем он мог еще мечтать? Попасть в Сыскную полицию, быть может, даже в состав известной опергруппы шефа, как в ту пору именовалась группа по расследованию убийств!..
Для этого достаточно было успешно завершить начатое им следствие — иными словами, не привлекая внимания, раскрыть глубоко запрятанную тайну богатого особняка на улице Шапталь.
Он спал очень тревожно и как только проснулся — в шесть утра, — решил тотчас же на практике проверить одно из положений столь почитаемой им инструкции.
Когда он на сей раз пристально рассматривал себя в зеркале, госпожа Мегрэ и не подумала смеяться.
— В следующем месяце надо будет купить тебе новый костюм, — с нежностью сказала она.
Это было сказано очень тактично, словно мимоходом, но ведь могло означать только одно: его
