Лицо пострадавшего казалось совершенно бесстрастным, но Мегрэ интересовали только глаза. В них не отражалось ни тревоги, ни тоски. Глаза были серые, поблекшие, какие-то изношенные, много повидавшие на своем веку.
— Вы спали, когда на вас было совершено нападение?
Тубиб не отрывал взгляда от Мегрэ. И странное дело: казалось, не Мегрэ изучает Келлера, а Келлер изучает его.
Это настолько стесняло комиссара, что он счел необходимым представиться:
— Меня зовут Мегрэ. Я руковожу бригадой Сыскной полиции и пытаюсь выяснить, что с вами произошло… Я видел вашу жену, вашу дочь, речников, которые вытащили вас из Сены…
При упоминании о жене и дочери Тубиб даже не вздрогнул, но можно было поклясться, что в эту минуту в глазах его промелькнула легкая ирония.
— Вам трудно говорить?
Он даже и не пытался ответить ему хотя бы кивком головы или движением ресниц.
— Вы понимаете, что вам говорят?
Ясное дело! Мегрэ был убежден, что не ошибся. Келлер не только понимал смысл слов, но и прекрасно разбирался в интонации.
— Быть может, вас стесняет, что я задаю вам вопросы в присутствии других больных?.. — И тут же, чтобы расположить к себе бродягу, он добавил: — Я бы с радостью положил вас в отдельную палату. Но это, к сожалению, связано со сложными формальностями. Мы не можем оплатить это из нашего бюджета.
Как ни странно, но будь доктор не жертвой, а убийцей или подозреваемым лицом, все обстояло бы куда проще. Ведь для жертвы — увы! — по смете ничего не предусмотрено.
— Я буду вынужден вызвать сюда вашу жену: необходимо, чтобы она вас официально опознала… Эта встреча будет вам неприятна?
Губы больного слегка шевельнулись, но он не произнес ни звука. На лице — ни гримасы, ни улыбки.
— Как вы чувствуете себя? Могу ли я вызвать ее сегодня, сейчас же?
Больной промолчал, и Мегрэ, воспользовавшись этим, решил немножко передохнуть. Ему было жарко. Он задыхался в палате, насквозь пропитанной больничными запахами.
— Можно от вас позвонить? — спросил он у старшей сестры.
— Вы еще долго собираетесь его мучить?
— Его должна опознать жена… На это уйдет всего несколько минут.
Жена Келлера была дома и обещала по телефону тотчас же приехать. Мегрэ распорядился, чтобы ее пропустили внизу, и стал расхаживать по коридору. Вскоре к нему подошел профессор Маньен.
Они остановились у окна, выходившего во двор.
— Вы тоже считаете, что он окончательно пришел в себя? — спросил Мегрэ.
— Вполне возможно… Я только что осматривал его, и мне думается, он понимает все, что происходит вокруг… Но, как врач, я не могу еще дать точного ответа. Иные полагают, что мы не можем ошибаться и должны на все давать определенный ответ. А ведь на самом деле чаще всего мы продвигаемся ощупью… Я попросил невропатолога осмотреть его сегодня…
— Нельзя ли перевести его в отдельную палату? Это очень трудно?
— Не только трудно, но просто невозможно. Больница переполнена. В некоторых отделениях приходится ставить койки в коридорах. Разве что перевести его в частную клинику…
— Если об этом попросит его жена?
— А вы думаете, он согласится?
Это было маловероятно. Если Келлер решил уйти из дома и скитаться под мостами, то, уж конечно, не для того, чтобы теперь, после покушения на него, перейти на иждивение жены…
Выйдя из лифта, госпожа Келлер озадаченно озиралась по сторонам. Мегрэ направился к ней.
— Ну, как он?
Госпожа Келлер не казалась ни встревоженной, ни взволнованной — просто чувствовала себя не в своей тарелке. Ей явно не терпелось поскорее вернуться домой, на остров Сен-Луи, к своим попугаям.
— Он абсолютно спокоен.
— Пришел в сознание?
— Полагаю, что да, хотя доказательств пока еще нет.
— Мне придется говорить с ним?
Мегрэ пропустил ее вперед. Пока она шла по сверкающему паркету, все больные провожали ее взглядом. А госпожа Келлер поискала глазами мужа, потом решительно направилась к пятой койке и остановилась в двух шагах от больного, словно еще не решив, как держаться.
Келлер смотрел на нее все тем же безразличным взглядом. Одета она была очень изящно — в бежевом костюме из легкой шерстяной ткани и элегантной шляпе. Тонкий аромат ее духов смешивался с запахами палаты.
— Вы его узнаете?
— Да, это он… Очень изменился, но это он… Снова наступило тягостное молчание. Наконец, собравшись с духом, она решилась подойти поближе. Не снимая перчаток и нервно теребя замок сумки, она заговорила:
— Это я, Франсуа… Я всегда знала, что рано или поздно встречу тебя в подобном виде… Но, говорят, ты скоро поправишься… Мне хотелось бы тебе помочь…
О чем думал Тубиб, глядя на нее отрешенным взглядом? Вот уже семнадцать или восемнадцать лет он жил в другом мире. И теперь, словно вынырнув из бездны, вновь столкнулся с прошлым, от которого сам некогда бежал.
На лице больного не отражалось ни малейшего волнения. Спокойно он смотрел на женщину, которая когда-то была его женой, потом слегка повернул голову, чтобы удостовериться, что Мегрэ еще не ушел…
…Дойдя до этого места в своем рассказе, Мегрэ заметил:
— Я мог бы поклясться, что он просил меня положить конец этой очной ставке.
— Ты рассказываешь о нем так, будто давно его знаешь…
А разве нет? Мегрэ никогда раньше не встречал Франсуа Келлера, но за долгие годы работы сколько подобных людей раскрывали перед ним душу в тиши его кабинета! Конечно, точно такого случая у него не было, но человеческие проблемы оставались теми же.
— Мадам Келлер не выразила ни малейшего желания побыть возле больного, — продолжал Мегрэ. — Уходя из палаты, она хотела было раскрыть сумку и достать деньги, но, к счастью, этого не сделала… В коридоре она спросила у меня: «Вы считаете, что он ни в чем не нуждается?» Я ответил, что у него все есть, но она не успокоилась: «Может, оставить для него некоторую сумму у директора больницы?.. Франсуа наверняка чувствовал бы себя лучше в отдельной палате…» — «Сейчас нет свободных палат». Она все не уходила. «Что еще от меня требуется?» — «В настоящую минуту — ничего. Я пришлю к вам инспектора, и вы подпишете бумагу, удостоверяющую, что это действительно ваш муж…» — «А зачем, раз это он и есть?» Наконец она ушла…
Позавтракав, супруги засиделись за чашкой кофе. Мегрэ раскурил трубку.
— Потом ты вернулся в палату?
— Да. Несмотря на укоризненные взгляды старшей сестры…
— Тубиб по-прежнему молчал?
— Да… Говорил я один — и очень тихо: около соседа по койке хлопотал студент-медик.
— Что же ты ему сказал?
Для госпожи Мегрэ этот разговор за кофе таил в себе неизъяснимую прелесть, ибо муж, как правило, ничего не рассказывал о своих делах. Обычно он звонил ей по телефону, говорил, что не придет к завтраку или к обеду, а иногда даже — что проведет ночь у себя в кабинете или же в другом месте, и она узнавала подробности только из газет.
— Я уж не помню, что ему сказал… — смущенно улыбнулся Мегрэ. — Мне хотелось завоевать его доверие… Я говорил ему о Леа, поджидавшей меня на улице, о его вещах, которые лежат в надежном
