безумец».
Твердые узлы ковра впивались в спину, которая была и без того в синяках. Лукас навалился всем весом. Сквозь пульсирующий шум в ухе она слышала его сиплое дыхание. Свистящим шепотом он извергал оскорбления. Наконец, в наивысший момент, он выкрикнул:
– Сука! Фригидная сука!
Элизабет почувствовала, как он скатился с нее. Сейчас наступит обморок, подумала она. Наконец-то. Уютная темнота стала подступать к Элизабет.
– Признайся. – Голос Лукаса донесся будто издалека. – Назови мне его имя, или я убью тебя.
Элизабет открыла глаза. Чувство облегчения исчезло, и желанная темнота отступила. Лукас держал в руке пистолет.
Левой рукой он сгреб ее волосы, усиливая боль в израненном ухе. Пальцы его сжались.
– На этот раз ты не уйдешь от меня, холодная сука. Ты мне все расскажешь.
Он повернул ей голову и вложил дуло пистолета в неповрежденное ухо.
– Считаю до трех. После счета «три» я прострелю тебе голову.
– Давай, – бесцветно сказала Элизабет. – Хуже не будет.
Она так настрадалась, что мысль о краткой муке и долгожданном покое вселила в нее радость.
– Один.
Элизабет закрыла глаза.
– Два.
Клацнул взведенный курок; Элизабет почувствовала, что дыхание ее сделалось ровней.
– Сейчас я выстрелю, Элизабет. Она не отвечала.
– Ты вынуждаешь меня сделать это. Но я даю тебе последний шанс.
Дуло глубже вдвинулось ей в ухо.
– Три.
Она ждала, но стояла тишина. И вот послышался скрежет – Лукас нажал на спусковой крючок. Элизабет подумала, что надо бы помолиться, но она слишком устала. «Я готова», – сказала она себе. Глухой металлический отзвук вибрировал в ее ухе. Пистолет оказался незаряженным.
– Проклятье! – взревел Лукас, отшвырнув пистолет. Оружие с лязгом ударилось о мраморную плиту камина. – Обманул! Мой собственный пистолет меня обманул! Обманула жена. Обманули в армии. И братец твой проклятый меня надувает. – Лукас запрокинул голову и завыл как зверь. – Где мой сын? Ты и здесь меня обманула. Дочка! На что мужчине дочка?
Элизабет различала безумие в его голосе. Оцепенение проходило, и ужас, леденящий кровь, заставил ее опомниться. С Рождества он не вспоминал о Кэтрин. Но до сегодняшнего вечера он держался иначе. Элизабет открыла глаза и взглянула на Лукаса.
Он стоял на коленях у камина и искал револьвер, роясь в золе.
Элизабет с трудом приподнялась:
– Нет, Лукас. Только не это. – Говорить она могла только шепотом.
Лукас обернулся.
– Я к тебе вернусь, – огрызнулся он. – Вот найду пули и вернусь. С Кэтрин я и без пистолета справлюсь.
– Лукас! – взвизгнула Элизабет. – Лукас, остановись! Ведь это твоя дочка, ты любишь ее.
– Да, – признался он, – люблю. – Он сжался в комок и заплакал. – Моя малышка! – Плечи его тряслись.
Вдруг Лукас поднял голову. Лицо его было искажено и в слезах, изо рта стекала слюна.
– Опять пытаешься меня надуть, – сказал он. – Ты всегда меня вокруг пальца обводила. Как ты, шлюха, докажешь, что дочка моя? Откуда мне знать, сын был мой или нет?
Поднявшись на ноги, он заковылял к двери.
– Лукас! Ты куда?
– Взгляну на Кэтрин. Хочу убедиться, моя ли это дочь.
– Не ходи, Лукас!
Он не слушал ее, стараясь нажать на дверную ручку.
– Лукас, прошу тебя, не ходи. Ты ее до смерти напугаешь.
Дверь с шумом распахнулась. Свет из холла обрисовал силуэт Лукаса, лицо его лоснилось от пота, глаза безумно сверкали. Он устремился к лестнице.
Элизабет забыла об изнеможении и боли. Ведь она жила для одной-единственной цели. Во что бы то ни стало надо остановить Лукаса. Элизабет подскочила к камину, схватила кочергу и поспешила вслед за мужем. Он продвигался наверх, цепляясь за перила, чтобы не упасть. Элизабет обогнала его, опередив на три ступеньки, и встала между ним и Кэтрин.
– Лукас, – предупредила она, – еще один шаг, и я тебя убью, Бог свидетель.
