– О вашей полнейшей невинности. Искренне, от всей души приношу вам свои извинения. Вы меня прощаете?
Элизабет испытала такое облегчение, что сразу же ответила утвердительно. Они начали подниматься по ступеням. Необходимо было любым способом сделать вид, будто ничего особенного не произошло.
– Где вы поселились на острове? – спросила Элизабет.
– Я еще не решил.
– Но вы, очевидно, приехали кого-то навестить. Гостиниц здесь нет.
– Я ночую в дюнах, у меня с собой одеяло. Элизабет недоверчиво взглянула на Фицпатрика. Никому такое и в голову не могло прийти.
– Но ведь это ужасно! – воскликнула она.
– Ничуть. Напротив, просто замечательно. Крышей служит небо, а будят первые лучи солнца. Дом – это ненужное препятствие между человеком и красотой.
Элизабет пожала плечами. Должно быть, перед ней и вправду безумец…
Однако позднее, уже в постели, глядя на потолок, она попыталась представить себе звездное небо. И вопреки собственной воле вспомнила слова Гарри, сказанные им при расставании: «Я больше не стану тебя пугать, но я намерен заставить тебя полюбить меня. Ты не остановишь меня ни словом, ни поступком. Если запрешься на ключ, я взберусь к тебе через окно. Если уедешь – последую за тобой по пятам. Я буду ждать столько, сколько будет нужно, но все равно ты будешь моей».
Фицпатрик исполнял свое обещание слово в слово. Появлялся в доме в самое неурочное время. Выныривал из воды рядом с Элизабет в час купания. Прыгал на паром, стоило ей отправиться по делам в город. Он не дотрагивался до нее и ничуть не меньшее внимание уделял Трэдду и Кэтрин. Но выражение его глаз убеждало Элизабет в нешуточности его признания.
В первые недели она негодовала. Потом гнев стало вытеснять замешательство. Присутствие Фицпатрика стало таким привычным, что, если он не появлялся, Элизабет было как-то не по себе. К концу лета ей пришлось сознаться, что ей приятно его обожание. За ней никто раньше не ухаживал, даже Лукас. Никто не оставлял для нее в леднике букетик диких цветов, никто не нанизывал раковины на голубую нитку в виде ожерелья, когда она плавала, никто не распевал старинные песни в кругу семьи, украдкой бросая на нее взгляды. Ловя себя на том, что вникает в рассказы Фицпатрика в надежде узнать побольше о его прошлом, Элизабет ощущала себя на грани влюбленности.
В конце сентября Гарри помог им перебраться обратно в город. Элизабет ожидала, и не без отчаяния, что теперь все переменится. Фицпатрик займется преподаванием, а она с головой уйдет в работу и светские обязанности. Видеться они будут, пожалуй, только на чаепитиях, устраиваемых Кэтрин. Приглашать его на обед или ужин значило бы выдавать себя. Уж она постарается не проронить ни одного лишнего слова и не допустить ни единого шага, который он мог бы истолковать как знак поощрения. Элизабет всячески убеждала себя, что Фицпатрик всего лишь вовлек ее в незатейливую, ни в чем не обязывающую игру. Летняя забава – и ничего больше.
Оказавшись дома, Элизабет с удивлением обнаружила, что чехлы с мебели стянуты и все вокруг сверкает безукоризненной чистотой. В каждой комнате стояли вазы с хризантемами и астрами, всюду были затоплены камины, а в спальнях приготовлены постели. Она бросила быстрый взгляд на Гарри. Тот возвел глаза к потолку и принялся что-то рассеянно насвистывать.
– Вы настоящий добрый ангел, – объявила Элизабет. – Больше всего на свете ненавижу открывать пустовавший дом.
– Понравилась моя уборка? Сердечно рад. Однако мною двигали эгоистические побуждения.
Фицпатрик предполагал снять комнаты в помещении для слуг, находившемся над кухней. Пансионов, по его словам, он не переносил. Трэдд издал восторженный вопль. Кэтрин расплылась в улыбке. Она ни капли не сомневалась, что Фицпатрик сражен ее чарами.
Элизабет мысленно перебрала дюжину оснований для отказа, однако ответила согласием.
Фицпатрик облегченно выдохнул:
– Вот и отлично! А то я уже перетащил сюда все свои пожитки. Хлопот я вам не доставлю. Уборку буду делать сам, а кухней пользоваться только с помощью Делии. Она уже дала согласие.
Элизабет покачала головой:
– Уверенности в себе вам не занимать.
– Но я же знал, что такая добросердечная дама, как вы, не позволит себе выставить бедного трубадура на лютый мороз.
Оба расхохотались. День выдался на удивление теплый, совсем не по сезону, даже для Чарлстона.
– Но, Элизабет, ведь он же все время будет путаться у тебя под ногами.
Элизабет на следующий же день сообщила новость Люси Энсон.
– Больше всего меня настораживает, что я совсем не против. Я теряю последние капли соображения. Он так жизнерадостен, Люси, с ним так весело, так интересно… Он лучший друг Трэдда – и мой тоже.
– Ты его любишь?
– Не знаю. Не думаю. От его появления сердце у меня не трепещет, как, бывало, при виде Лукаса. Просто Гарри делает меня счастливой. Когда он рядом, мне становится радостно.
– Тогда я не вижу в его присутствии ни малейшего вреда. Живи и радуйся. Трэдду, безусловно, пойдет на пользу, если рядом будет мужчина. Да и тебе тоже. Ты великолепно выглядишь.
Люси всмотрелась в подругу пристальней. Нет, на лице ее не было того отрешенно блаженного выражения, какое свойственно влюбленным. Печально, подумалось ей, Элизабет слишком давно сосредоточилась на себе, на своих мрачных переживаниях.
