ставке сейчас было большее. Она могла бы дать ему самую вескую причину в мире, если бы была способна заговорить. Ее лоб покрылся холодным потом, комната плыла и колыхалась, как палуба корабля.
– Ну? – спросил он, подняв брови. – Или тебе развязать язык ремнем?
Она покачала головой и сглотнула.
– Нет, Луи. Но, прежде чем ты разукрасишь меня, узнай, что я беременна.
– Ты что? – переспросил он, оборачивая ремень вокруг руки. Взгляд, в котором были только господство и мужская жестокость, просветлел от изумления.
– Я беременна, – повторила она, падая на колени в сухо захрустевший тростник.
Луи отшвырнул от себя ремень, как ядовитую змею, и бросился на колени рядом с ней, внезапно весь преисполнившись нежности и заботы:
– Почему ты мне не говорила?
Она содрогнулась и оперлась на его сильную руку, руку, которая чуть не избила ее за слова правды.
– Я совсем недавно узнала сама. Хотела убедиться.
– А я-то все удивлялся, почему ты последнее время стала такой сварливой. Теперь понятно, так что прощаю.
Кэтрин чувствовала себя слишком слабой, чтобы ответить на это заявление, как оно того заслуживало. У нее больше не было сил продолжать борьбу.
– Сын, – ликующе произнес Луи. – У меня будет сын. Он взял ее под локоть и заглянул в позеленевшее, осунувшееся лицо.
– Когда, Кэтти, когда он родится?
– Это может быть девочка, – возразила она в последней попытке сказать что-нибудь наперекор.
– Нет, это будет мальчик, – яростно потряс головой Луи. – В нашей семье всегда рождались сыновья. Когда?
– В ноябре. Я думаю, примерно под праздник Святого Мартина.
Он бережно поднял ее с пола, отнес на кровать, затем взял из чаши на сундуке влажное, пахнущее лавандой полотенце и отер виски.
– Я надеялся на такую новость. Какой мужчина не надеялся бы? Ты не спешила в первый год нашего брака, и я думал, что ты можешь оказаться бесплодной.
– Значит, теперь ты ценишь меня больше, чем прежде? Он не расслышал сарказма в ее вопросе.
– Превыше всего. Ты носишь нашего сына. Я устрою в твою честь большое празднество и пошлю весть королю и Вильяму д'Ипру. Пусть не скупятся на крестильные дары.
Кэтрин закрыла глаза. Она внезапно ощутила такую усталость, что даже дышать было трудно. Слабая жизнь, растущая внутри нее, не навела Луи на мысль позаботиться о более обеспеченном будущем. Она оказалась просто дополнительной причиной транжирить богатство, которого он не имел.
ГЛАВА 22
– Я хотел бы иметь возможность дать тебе войска и отпустить на осаду Эшбери, но у меня нет свободных сил, – сказал Роберт Глостер, – Кроме того, ты очень нужен мне здесь.
Оливер посмотрел на своего лорда с отчаянием, но без удивления. Эшбери не был крупным или стратегически важным замком. Правда, он охранял небольшую переправу через Темзу гораздо западнее Оксфорда, и там была хорошая ярмарка, но его взятие не имело особого смысла для дела королевы.
– Он мой, – сказал рыцарь. – Он принадлежал моему роду со времен короля Альфреда. Ждать тяжело.
Граф Роберт вздохнул и погладил кудлатую голову своего мастифа.
– Я знаю. Я не слеп к твоей нужде. Но это невозможно. Быть может, ближе к концу года я и смогу отпустить тебя, но не сейчас. Прежде чем брать небольшие крепости, должна пасть большая.
Оливер столько раз слышал «быть может, позже», что в его груди не затеплилась даже искорка надежды. Скорее всего, никогда. Он так и умрет простым рыцарем, завернувшись в свой плащ у огня в зале, если повезет, или от ран на поле боя, если не повезет.
– Да, милорд, – сказал он и отошел от порога, чтобы дать возможность получить отказ очередному просителю.
Зимой они потеряли Оксфорд, зато потом отбили Уилтон, разбив Стефана в жестокой битве, которая чуть было не стала повторением Линкольна. Им удалось взять его вассала, Уильяма Мартеля, и Стефану пришлось расплатиться шерборнским замком за его освобождение. Король попал в сложное положение, поэтому Оливер осмелился питать надежду, что наконец появился шанс отбить Эшбери. Затопившее его душу беспокойство не позволяло дожидаться, пока Генрих Плантагенет превратится в мужчину.
В зале Оливера ждал Джеффри Фитц-Мар, на колене которого примостился двухлетний сын, деловито жевавший жесткую корку. У малыша были курчавые светлые волосы, такие же светлые, как у Оливера, и гиацинтовые, фиолетово-синие глаза. Эдон ждала второго ребенка к весне. По крайней мере, у Джеффри была семья, которая позволяла сохранить душевное равновесие. Ведь он с самого начала был простым рыцарем, младшим сыном без всяких надежд на земельные владения; у него не было корней, которые умирали от желания вцепиться в почву. Оливер смотрел на друга, державшего на колене малыша, и горько ему завидовал.
Джеффри поднял на него глаза, и улыбка исчезла с его открытого лица.
– Он тебе отказал.
