чтобы не оступиться, скованность всех членов, напряженно-пугливое настораживание при переходе через улицу: не идет ли автомашина, не попасть бы под трамвай… Ужасно, ужасно!
Он был совершенно убит, чувствовал себя изнеможенным, точно глубокий старик. Неужели так будет всегда? Да стоит ли жить после этого? Да ну ее, такую жизнь…
Жалко мать. Сын для нее — единственная отрада. И так переживает старуха… переживает, но вида не показывает, — вот у кого надо учиться стойкости! Предлагал ей бросить работу, его пенсии хватит на обоих, — не соглашается. Привыкла. Должность у нее скромная, скромнее некуда: уборщица (техничка, как говорят теперь!), а вот нате, тоже нравится, не может без привычного труда.
Как же жить без труда молодому? Невозможно…
— Дядя Дима, вы не спите? Можно к вам?
«А если бы спал? Все равно уже проснулся бы…» — ворчливо подумал он. Да, становится уже ворчуном, брюзгой.
Пришли девочки. Вот опять: сколько их? Он слышит, что не одна и не две, но — сколько? Постепенно, по голосам, подсчитал — четверо. Таля, Лара и две их подруги.
Две незнакомые девочки-старшеклассницы с любопытством, выражавшим одновременно и глубокое сострадание, разглядывали сидящего рослого человека, одетого в форму летчика, но без погон. Он не снимал ее даже дома: ведь она последнее, что еще соединяло его с прежней жизнью. Она придавала ему мужественный вид; и если бы не синие очки, скрывавшие глаза, то он и впрямь мог сойти за летчика, приехавшего из армии на побывку. Но стоило этому крупному молодому мужчине подняться, и он оказывался таким странно беспомощным: неуверенная походка, протянутая и словно что-то ловящая в воздухе рука… Все это так не вязалось с его наружностью!
— Что скажете, девочки?
Неловкое молчание сломалось. Лара выступила вперед и заговорила первая, время от времени ища взглядом поддержки у остальных:
— Ваша мама сказала нам, что вы поступаете в институт. Можно, мы будем помогать вам?
— Это каким же образом?
— Очень просто. Вам же нужно будет много изучать, мы будем приходить к вам и читать вслух учебники.
— Много же вам придется читать!
По тону его голоса нельзя понять: рад он, понравилось ему предложение девочек, или недоволен; и это подстегнуло Лару выпалить единым духом все, что она припасла для этого разговора:
— Это ничего, дядя Дима, ничего! Пусть вас это не смущает! Нас же четверо! Леля, Ксеня, Таля и я… мы сговорились, что вместе будем помогать вам. Каждая станет читать по часу в день. Это же четыре часа! А нам совсем не трудно, честное слово… Вы не возражаете, дядя Дима? А потом мы вам достанем… есть такие книги… — Она чуть не сказала «для слепых», но вовремя остановила себя. — По ним пальцами водишь, а там шишечки, и получаются слова… Нам сказали, что и учебники такие тоже есть… Мы будем шефствовать над вами… хорошо, дядя Дима? — И опять оглянулась на подруг, как бы спрашивая: все ли и так ли она сказала.
Он молчал. Молчал потому, что не знал, что ответить. Пожалуй, он впервые слышит, чтобы Лара произнесла такую длинную речь. Значит, и в самом деле очень хотят помочь ему. Слепой безмолвствует, потому что забота добровольных помощниц растрогала его.
Раздумье летчика они приняли за отказ. Пожимая плечами, Лара советуется глазами с подругами: как его убедить? Смотрите, какой гордый… А они думали, что он согласится сразу же.
Зазвенел голосок Тали:
— Это же совсем мало-премало, дядя Дима, по часу в день! Нет, верно! Мы хоть лучше научимся читать, а то мама всегда говорит, что я читаю без знаков препинания…
— Это ты так читаешь! А другие читают не так! — немедленно раздается возражение Лары, самолюбие которой не терпит никакой хулы.
— Ну и пусть! Ну и пусть! Как умею, так и читаю! — Девочки, перестаньте! — пытается остановить их одна из подруг, делая страшные глаза. — Не спорьте хоть здесь-то!
На лице слепого появляется улыбка. Сейчас он забыл про свой тяжелый поход в город. Они отвлекли его от грустных мыслей.
— А родители не забранятся? Вы с ними говорили?
— Нет, нет, дядя Дима, не беспокойтесь! Что вы! Конечно, говорили!…
— Ну что же, коли вам так хочется… — медленно произносит он. — Чур, потом на меня не пенять, не я заставил, сами захотели…
— Конечно, сами! Конечно, сами, дядя Дима! Что вы! Кто это будет пенять? — И Лара оглядывается, ища ту негодницу, которая осмелится подвести их в таком важном деле.
— Ну хорошо, хорошо…
А это еще кто? Кто-то бесцеремонно толкает слепого в бок, затем летчик ощущает горячее дыхание на своей щеке, влажное прикосновение… Типтоп! И он тоже тут! Типтоша… Летчик треплет собаку по голове, царапает за ушами, похлопывает по курчавой спине. Любишь ласку, приятель? Ну что ж, получай, получай. Совсем стал взрослый пес, не видали, когда вырос!
Переглядываясь, девочки уходят довольные, торопясь одна за другой бесшумно шмыгнуть в дверь, без стука, без скрипа закрыть ее за собой. Ведь это еще не все. Ведь он еще не все знает…
— Ляжь! Говорят тебе: ляжь! Встань только! Попробуй!
Это Таля дрессирует Типтопа.
— Я что тебе сказала? Только встань! Только встань! Вот я тебе дам — узнаешь, как не слушаться! Сказала, ляжь! Ты потрясающе глупый, Типтоп!
— Во-первых, не ляжь, а ляг. А во-вторых, так собаке не говорят, пора бы знать, — ядовито поправляет появившаяся Лара. — Ходишь, ходишь в кружок, а толку… А это что у тебя?
В руках у Тали голик.
— Он меня не слушается…
— Нечего сказать, хорошо же вы знаете русский язык, — слышится возмущенный голос матери, до ушей которой донесся весь этот диалог. Мать девочек — учительница, и коверканье родного языка в ее глазах — величайшее преступление. — И где только набрались таких слов: «ляжь»… Типтоп сделает правильно, если не будет слушаться вас. Нужно сказать «ложись» или «лежать»… как там у вас по собаководческим правилам?
— Лежать, — без тени смущения отзывается Таля. Ей все нипочем. Зато Лара сконфужена: «профессор», отличница — и вдруг тоже не знала, как скомандовать собаке!
— Я ведь говорила, что «лежать»… — пытается она поправиться после времени.
— Когда говорила? Когда говорила? Мама, не верь ей, ничего она не говорила! Ага, ага, попалась!
Девочки теперь каждый день поочередно занимаются дрессировкой Типтопа. У них даже график составлен, висит на стене рядом с расписанием уроков. С утра теперь раздается (Таля ходит в школу во вторую смену):
— Держи! Возьми палку в рот! Пока не возьмешь — не отпущу! Я кому сказала?
Скажем прямо: дрессировщика хорошего из нее не получится. И потому успехов у Типтопа пока что почти никаких. Только и научился что лапу давать, и то лишь тогда, когда захочет выклянчить лакомый кусочек, а так, даром, не заставишь, хоть убей.
Все пошло по-другому, когда за дело взялась Лара.
— Дай апорт! — командует Таля.
— Да не «дай апорт», а просто «дай», — поправляет Лара. — «Апорт», по-твоему, что значит?
— Возьми.
— А у тебя что получается? Дай возьми… поняла?
— Поняла.
И в кружке, в клубе служебного собаководства, так же говорили. Но вот у Ларки как-то все держится в голове, а у Тали — вылетает.
