увидеть еще раз; он смотрел вверх и бежал; загнутый носок лыжи ушел глубоко под корягу, ноги мгновенно заплелись, тело потеряло равновесие — трах! — и Витя полетел носом в снег.
Снег набился за воротник, в глаза, в уши; да снег что, не беда; хуже — другое.
Стал подниматься — и сразу почувствовал резкую боль в ноге; хотел шагнуть — и чуть не закричал. Боль была столь пронзительна, что он едва не потерял сознание.
Витя ощупал ногу. Она не давала ни двигаться, ни шевелиться. Хорошо, если только вывихнута, не сломана.
Вот тебе и белка! В другой раз не будешь глазеть по сторонам и пялить глаза в небо, коль ходишь по земле…
Что же, однако, делать? До дому несколько километров, а он не может ступить и шагу…
Витя опустился на лыжи, чтобы хоть как-то утишить боль в ноге.
— Что будем делать-то, а, Буйка?
Буян кружился вокруг хозяина, с веселой мордой, махая хвостом. Глупый, не понимает, что случилось. Домой теперь не попадешь!
— А в лесу, Буйка, оставаться тоже нельзя, — рассуждал вслух мальчик. — Замерзнем.
Буяну надоело ждать, пока поднимется хозяин: он схватил зубами за веревочку одну из лыж и стал дергать к себе, заигрывая с Витей, как бы приглашая его: «Чего сидишь? Вставай!…»
А что, если… Нет, снег глубокий, будет проваливаться, у Буяна не хватит сил. Но ведь попытка не пытка — отчего не попробовать. Все равно другого выхода нет.
С минуту Витя раздумывал, затем осторожно приподнялся. Буян перестал дергать лыжу и с ожиданием следил за ним.
Решено. Витя ляжет на лыжи, а Буян пускай тащит, как на салазках. Но лыжи надо чем-то связать и сделать упряжь, чтобы Буян мог везти. Не зубами же дергать: так далеко не уедешь.
Витя был хладнокровный и сообразительный мальчик; другой бы растерялся, распустил бы, чего доброго, нюни с перепугу, а он — нет. Он снял с себя кушак, потом стянул ременный пояс, поддерживающий брюки. Можно пустить в дело и носовой платок. Платком он связал загнутые концы лыж, чтобы не расползались в разные стороны, а из кушака и ремня смастерил что-то вроде шлейки, которую на дрессировочной площадке надевали на караульных собак вместо ошейника, чтобы не очень врезалось в тело. Пришлось, однако, прицепить и к ошейнику — надежнее. После этого Витя лег на лыжи, сдвинул их под собой, крепко ухватился руками за эти самодельные постромки и приказал:
— Буян, вперед! — И добавил больше для себя, чем для собаки: — Поехали!
Буян поднатужился, попробовал дернуть в один бок, в другой, потом, понукаемый хозяином, потянул прямо туда, куда смотрели заостренные носки лыж, — и Витя почувствовал, что сдвинулся с места, лыжи со скрипом поползли по снегу.
Везти было тяжело, но Буян старался изо всех сил. Медленно-медленно, оставляя за собой в снегу широкую борозду, они двигались к выходу из леса. Несколько раз Буян останавливался. Витя давал ему передохнуть, затем снова кричал:
— Буян, вперед! Вперед!
Начало смеркаться — зимний день короток, — а до дому еще далеко. Там, наверное, беспокоятся, хватились Вити. Давно должен был бы вернуться с прогулки, а его все нет, и Буяна тоже нет…
Буяну жарко. Он высунул язык, дышит часто и громко, ошейник врезался ему в шею, стесняя дыхание, и все-таки Буян тянет, тянет, увязая в снегу, весь напрягаясь, тянет сколько есть у него сил…
Вот, наконец, выбрались из леса… Пересекли поляну… Витя уже устал лежать и устал смотреть, как надрывается Буян. Так бы и вскочил и помог собаке… А впереди еще река и крутой подъем на тот берег. Осилит ли его Буян?
Стало уже совсем темно и… немного страшно. Витя так напрягал зрение, всматриваясь в темноту, что даже стало больно глазам. Какие-то движущиеся огоньки замелькали впереди — один, другой, третий. Нет, это не огни города и не фары автомашины. Да и какая может быть автомашина на снегу, в стороне от дороги? Огоньки разбрелись в разные стороны, потом собрались вместе, приближаются… Да это же ищут его, Витю. Ну, конечно!
Папа с фонарем в руке; с ним еще двое незнакомых мужчин, тоже вооруженных фонарями. Папа ждал-ждал и отправился на поиски. Они идут по лыжному следу, проложенному Витей на переднем пути. Буян услышал голоса, рванулся вперед, Витя выпустил из руки постромки, и пес, разразившись радостным лаем, бросился навстречу старшему хозяину. Через полчаса все были дома.
Да, вот так прогулка!… Отличились оба. Витю — сразу в постель; мама так встревожилась, что даже забыла его пробрать; на подвихнутую ногу наложили согревающий компресс, укутали ее в мамину шаль. Ничего, пройдет! На молодом теле все быстро заживает! Зато Буян — герой сегодня. Впрочем, в первые минуты было не до него: все внимание — на Витю, а про Буяна забыли, он пошел и лег в своем уголке, положив голову на передние лапы и наблюдая за тем, как взрослые хлопотали около мальчика. Зато потом, когда все волнения улеглись, уж его и ласкали, и печеньем пичкали, и называли всякими уменьшительными именами. А мама так прямо заявила, что другой такой собаки — во всем свете ищи, не сыщешь!
После этого приключения Витя несколько недель не расставался с мыслью, что сделает из Буяна санитарную собаку. Пусть Буян принесет пользу, когда случится война и надо будет спасать тяжелораненых на поле боя.
Но спустя некоторое время ему рассказали, что существуют собаки, натренированные для охраны зеленых насаждений, скверов. Эта специальность четвероногих помощников человека показалась мальчику настолько неожиданной и занятной, что временно он забыл про все остальные. Представляете, как здорово: вы идете по скверу или парку, хотите сорвать веточку, но только потянулись за нею — из-за дерева немедленно появляется грозная собачья морда и раздается предупреждающее рычание, которое напоминает вам: нельзя! Цветы и деревья посажены не для того, чтобы их рвать и ломать.
Вите очень живо рисовалось, как Буян будет нести такую службу. Уж он не позволит сорвать ни одного цветка. Небось, проученный им Петька не забыл про историю с фонарями. Прохожие будут удивляться: чья такая умная собака? А другие станут говорить: да это же нашего соседа, пионера Вити, разве вы не знаете?… Но вот как-то в середине зимы на общем собрании юных друзей обороны начальник клуба зачитал сообщение о том, как одесская пионерка Таня Баранова вырастила восточноевропейскую овчарку Гильду, выдрессировала ее и затем написала письмо в Москву с просьбой принять Гильду в Советскую Армию. Теперь Гильда вместе с бойцами-пограничниками стережет границы нашего государства и уже задержала несколько диверсантов-нарушителей.
— Таня поступила как настоящий пионер-ленинец и советский патриот! — закончил рассказ Сергей Александрович, внимательно оглядывая аудиторию.
Слова эти крепко запали в голову Вите. Он думал о них дома; в школе часто ловил себя на том, что старается представить себе, какая она, Таня Баранова, хорошо ли учится, как решилась отдать Гильду.
«Молодец Таня Баранова! — рассуждал про себя мальчик. — Правильно сделала. Надо всем так…»
Но при одной мысли о том, что нужно будет расстаться с Буяном, у него больно сжималось сердце.
Вечерами, перед сном, Витя подолгу ласкал Буяна и разговаривал с ним. Овчарка клала тяжелую голову на край постели и, зажмурив глаза, замирала, прислушиваясь к негромкому голосу мальчика и прикосновению его рук, щекотавших у нее за ушами.
— На границу пойдешь, а, Буйка? — спрашивал Витя, прижимаясь лицом к голове собаки, и, чувствуя, как сразу подступают слезы, поспешно отвечал себе: нет; невозможно. Даже Мурка, наверное, станет скучать без Буяна…
Приближался День Советской Армии. Весь народ готовился встретить его какими-нибудь достижениями, а Витя все еще не знал, как ему поступить.
Но вот однажды, с жадностью читая книгу о доблестных защитниках Родины — саперах, танкистах, артиллеристах, разведчиках, он наткнулся на рассказ о пограничной собаке, погибшей вместе с проводником при отражении бандитского нападения из-за рубежа. С этого времени образ погибшей собаки стал постоянно преследовать его. Почему-то в воображении он сливался с Буяном, Гильдой, и Витя не знал, где Буян, где Гильда, а где эта неизвестная собака. И вот тогда-то наконец определилась судьба Буяна.
