16
Вся команда «Онеги» высыпала на палубу. Даже Кэп оставил штурвал. Никто не понимал, что происходит.
— Стоять на месте! — крикнул Ложко.
Можно было бы, использовав удачный момент, броситься на «механика». Остальные тоже бросились бы, и, кто знает, один или двое остались бы в живых. Даже такой скорострельный автомат не смог бы пробить груду тел. Сознание собственной ошибки, ненависть, обида, весь этот клубок чувств клокотал во мне, и в эту минуту я ничего не боялся. Но я не имел никакого права провоцировать на гибель других. Надо было покрутить мозгами, прежде чем сказать последнее слово.
«Механик» слегка поводил автоматом, и как только черный зрачок дула останавливался на ком-либо, тот моментально замирал.
Теплоход шел сам собой, распарывая носом залив. Мы стояли в шести метрах от Ложко на мокрой палубе, почти в линию. Только Валера, хранитель чужой мудрости, ничего не понял. Он шагнул вперед, подняв тяжелую ладонь.
В ту же секунду сухо и резко щелкнули выстрелы. Очередь была короткой. Валера попятился, отмахиваясь ладонью, с которой капали тяжелые красные капли.
— Стреляю точно, — хрипло сказал «механик». — Идите в носовой кубрик. Или бью сразу по всем. Ну!
Он был профессионалом. Хорошо подготовленным, вымуштрованным и лаконичным в действиях. Конечно, он был готов прикончить всех. Это его работа.
Все выжидательно посмотрели на меня.
— В кубрик, — сказал я.
Там, на носу, был люк, который вел в между донные отсеки. Через него по днищу можно было пробраться к машинному отделению и зайти «механику» в тыл.
— Не задерживай шаг!
Мы вошли в тамбур носового кубрика под дулом автомата. Затем механик задраил железную дверцу. Через минуту все ощутили, как «Онега» повернула вправо, в сторону открытого моря.
— Так… «Kommen wieder»… Он вернулся. Вернулся из эпохи войны. Ему нет тридцати, но он оттуда. Такова его профессия.
— Кто он такой? — спросил Прошкус.
— А ты не понял? — спросил Кэп. — Эх, проморгали мы птицу! Но как ловок, подлец! Как хитер!
Сидя на трапе, он перевязал Валере простреленную ладонь полотенцем.
— Надо было сразу кинуться… Эх, черт…
Леша Крученых и Ленчик хмуро посмотрели в мою сторону. Это ведь мой окрик заставил ребят остановиться.
— Получили бы пяток пуль в живот, — сказал Кэп.
Из всей команды он был единственным, кто понюхал пороху. Его авторитет не вызывал сомнений.
— В кубрике люк, — сказал я. — Мы можем проползти к машинному. В этом вся штука.
— Ну, Ленчик, — кивнул Кэп.
Матрос скрылся в кубрике.
— Зачем ему захватывать теплоход? — спросил Кэп. — Он мог пересечь границу как член экипажа и…
— Не вышло. Оставалось действовать силой.
— Так… Но и у вас тоже не вышло? Обидно.
Некогда было объяснять, что я искал одного преступника, а открыл другого.
Вернулся Ленчик.
— Там полно воды! — доложил он. — «Механик» уже притопил судно. Видать, догадался.
Теперь мы сидели, как в ловушке. «Механик» во всем проявил предусмотрительность. Вот гад!..
— Скорее всего некоторое время он будет держать на северо-запад, в нейтральные воды, — сказал Кэп. — А потом спустит лодку с подводными крыльями. Скорость у нее высока, на море штиль. Отыскать такую лодку трудно, а до чужих берегов недалеко… Может, и вовсе утопит «Онегу». Чтоб свидетелей не нашли.
Сверху, из решетчатого «фонаря» над тамбуром, падал тусклый свет. Грохотал на формированном режиме дизель. Я оглядел своих товарищей. Итак, нас шестеро, включая одного раненого. Оружие? Подручные предметы. В кубрике Ленчика гантели, охотничий нож… Я вспомнил о «Бонстроме», гарпун которого пробивал дюймовую доску.
— Можно выбраться через иллюминатор в кубрике? — спросил я у Ленчика.
— Можно. А дальше? «Онега» на ходу. Бултых в воду…
— Постой, — перебил его Кэп. — Веревка найдется?
— Найдется метров пятьдесят.
Иван Захарович пригладил лысину. Он полностью овладел собой и держался хладнокровно, как подобает капитану.
— Можно попробовать. Если обвязаться веревкой и вылезти в воду, этот шпик не заметит: фальшборт прикроет. Потом постепенно травить конец. Струя отнесет к корме. Влезть на кринолин — вот что трудно…
— Кринолин?.. На ходу?
Когда-то в пароходстве проводили опыты с мощными подвесными моторами. И для этой цели к корме «Онеги» приварили площадку из металлических брусьев — кринолин. Она нависала над водой, словно козырек, поддерживаемая двумя кронштейнами. По кронштейнам купальщики забирались на теплоход. Но не на ходу, разумеется. Гребной винт режет, как нож.
— Хорошо. Я попробую.
— Нет уж, — сказал Леша. — Я помельче, полегче. И руки больно чешутся. Этот паразит, который жрал за одним столом гречневую кашу… И за Машутку… Я сразу…
— Потому и не пойдешь, что «сразу», — сказал Кэп. — Валяй! — Он тронул меня за плечо. — И будь осторожен. Мы с Лешей подержим веревку. Ты, Ленчик, с Прошкусом выламывай дверцу. Табуреткой лупите. Надо отвлечь…
Растерянность прошла, мы были готовы к бою.
Я вывалился из иллюминатора и повис — пальцы ног чиркали по плотной, бешено несущейся воде. Леша привязал к спасательному жилету ружье для подводной охоты, а к ремню подцепил нож.
— Слушай, Чернов, если не вылезешь на корму, попробуй накинуть веревку на винт, — сказал Кэп. — Может, остановим машину.
Они опустили веревку. Глотнув воды, я тут же выскочил на поверхность. Струя держала как будто на шершавой ладони. В ноздри и рот била вода, не давая дышать.
Кэп и Леша постепенно отпускали веревку. Я как бы сползал к корме вдоль железной обшивки. Рвало одежду. Ссадины горели от соленой влаги.
Из носового кубрика за мной уже не могли следить. Но Кэп заранее отмерил веревку, чтобы притормозить, когда я окажусь у кормы.
Вот и кринолин. Он перечеркнул небо широкой решеткой. Рядом — толстый, как рельс, кронштейн, который был приварен к корме у ватерлинии и наклонно уходил вверх, поддерживая кринолин.
Вода бурлила здесь, как в котле, стоял рев.
Я кое-как ухватился за кронштейн и попытался влезть, но не смог. Видно, ослабел. Сердце ходило в грудной клетке, как язык колокола, тяжко стучало в ребрах.
Держась обеими руками за кронштейн, несколько раз глубоко вздохнул… Нога снова соскользнула. Все повторялось, как в дурном сне. Вода мотала меня, то отталкивала, то тянула к винту, дизельная гарь
