университета украшал его профиль с двумя бородами. По той же причине слова «быть двуликим» в устах кого-либо из Колумбийского или Нью-Йоркского университетов обычно означают «быть студентом или выпускником Истерна». Подобного развития своей идеи Чарли Мейсон, к несчастью, в тот исторический вечер не предвидел.
Но оставим более глубокие исследования психологам. Здесь существенно отметить, что спустя несколько десятилетий эта фраза внезапно обрела мрачное значение и была, выражаясь фигурально, положена январианцами на порог нашего доброго знакомого вместо рождественского подарка.
В Рождественскую неделю уходящего года Билл Апдайк — украдкой — пришел повидать Эллери Квина. Сейчас он мало напоминал юного Билли, председательствовавшего за столом в пивной Мак-Элви памятным июльским вечером 1913 года, это был господин тучный, лысый и цветисто обозначенный на визитной карточке как «Мистер Уильям Апдайк, президент Нью-Йоркского Национального банка, проживающий в Дайк-Холлоу, Скарсдейл». Выглядел мистер Апдайк крайне обеспокоенным, точь-в-точь таким, по всеобщему мнению, должен выглядеть банкир, но что крайне редко бывает в действительности.
— Дела, дела… — промолвила Никки Портер, тряхнув святочной завивкой. — Сейчас Рождественская неделя, мистер Апдайк. Уверена, что мистер Квин не станет браться за…
Но в этот момент мистер Квин появился из кабинета, чтобы опровергнуть слова своей секретарши.
— Никки придерживается старомодных взглядов на рождественские каникулы, — сказал он, пожимая Биллу руку. — А-а, январианцы! Ваше ежегодное собрание должно состояться через несколько дней — в первый день нового года?
— Откуда вы знаете? — ошеломленно спросил президент банка.
— Я мог бы ответить в манере великого Шерлока Холмса, — усмехнулся Эллери, — что выяснил это, тщательно изучив пуговицы на вашем пиджаке, но честность вынуждает меня признаться, что один из моих лучших друзей — «Истерн-28», и он описывал маленькую эмблему, которая красуется на вашем пиджаке, так часто, что я не мог не узнать ее сразу же. — Банкир нервно притронулся к блестящему платиновому диску на лацкане, где в окружении миниатюрных гранатов был запечатлен двуликий Янус. — В чем дело — кто-то ограбил ваш банк?
— Хуже, чем это…
— Хуже?
— Убийство!
Никки бросила свирепый взгляд на мистера Апдайка. Всякая надежда удержать Эллери от работы до 2 января была потеряна окончательно. Но из чувства долга она заговорила:
— Эллери…
— По крайней мере я, — с тревогой продолжал Билл Апдайк, — думаю, что это убийство.
Никки прекратила попытки. Нос Эллери заметно заострился.
— Кто…
— Это сложный вопрос, — пробормотал банкир. — Полагаю, вам известно, Квин, что январианцы начинали всего лишь с группы из одиннадцати человек?
— Полного выпускного состава «Истерна-13», — кивнул Эллери.
— Теперь, когда факультеты Истерна включают по три-четыре тысячи, это кажется нелепым, но тогда мы считали это очень важным делом.
— Ну разумеется.
— Мы были молоды. Потом разразилась Первая мировая война, и мы потеряли двух наших ребят — Морри Грина и Бастера Селби. Поэтому на новогоднем собрании в 1920 году присутствовали только девять. Затем, во времена биржевого краха 1929 года, Берн Хэмишер разрядил себе в голову пистолет, а в следующем году Джек Кадуайз, только что ставший конгрессменом, погиб в авиакатастрофе, когда летел в Вашингтон, — возможно, вы это помните. Так что до этого года нас оставалось семеро.
— Должно быть, вы очень близкие друзья, — вставила Никки, чье любопытство победило досаду.
— Ну… — Апдайк сделал паузу. — Мы уже давно считали все это ребячеством, но продолжали устраивать эти чертовы новогодние собрания в силу привычки… Нет, это неправда. Дело не только в привычке, а и в том, что от нас… от нас этого ожидали! — Он покраснел. — Не знаю, как объяснить… Нас просто обожествили. — Апдайк выглядел весьма агрессивно, и Никки поспешно подавила усмешку. — Это действовало нам на нервы! Я имею в виду… Черт возьми, мы вовсе не были такими уж близкими друзьями, как вам кажется! — Снова помедлив, он заговорил, словно в отчаянии: — Я должен кое в чем признаться, Квин. В течение многих лет среди январианцев существовала особая группа — мы называли себя «Внутренним кругом».
— Как-как? — удивленно переспросила Никки.
Банкир вытер шею, избегая взгляда собеседников. «Внутренний круг», объяснил он, начался с одного из причудливых феноменов современной жизни, известного как «благоприятная возможность для бизнеса» — возможность, которой тогда еще молодой мистер Апдайк не мог воспользоваться из-за одного существенного элемента, который он не станет называть. Необходимым элементом его могли снабдить четверо других январианцев. В то время их товарищество переживало пору расцвета, поэтому Апдайк доверился четырем из шести остальных членов группы, в результате чего возникло партнерство пяти из существовавших тогда семи январианцев.
— По определенным причинам мы не хотели, чтобы нас связывали с этим… э-э… предприятием. Поэтому мы организовали фальшивую корпорацию и условились не открывать наши имена, а всю затею держать в секрете даже от… от двух остальных январианцев. Она и сейчас остается для них секретом.
— Клуб внутри клуба, — заметила Никки. — По-моему, это остроумно.
— И все пятеро из вас, вошедшие в этот… м-м… «Внутренний круг», живы? — вежливо осведомился Эллери.
— Были живы в прошлый Новый год. Но со времени последнего собрания январианцев… — банкир украдкой взглянул на ничем ему не угрожающие окна жилища Эллери, — трое из нас умерли. Трое принадлежащих к «Внутреннему кругу»!
— И вы подозреваете, что их убили?
— Да!
— По какой причине?
Банкир пустился в путаные и — по мнению Никки, с тоской думающей о кануне Нового года, — утомительные объяснения. Это имело отношение к специальному фонду, который вроде бы не был связан с коммерческими аспектами деятельности «Внутреннего круга». К настоящему времени фонд стал весьма значительным, так как каждый год пятеро партнеров вкладывали в него установленный процент их доходов от фальшивой корпорации. Сейчас он составляет примерно двести тысяч долларов в ценных бумагах. Услышав это, Никки, мечтавшая о воздушных шарах и хлопушках, мигом вернулась к реальности.
— Какова цель этого фонда, мистер Апдайк? — резко спросил Эллери. — Что с ним должно произойти и когда?
— Ну… э-э… только то, что я вам сообщил, — промямлил банкир. — О, я знаю, о чем вы думаете, Квин…
— Вы хотите сказать, — осведомился Эллери, и голос его был страшен, — что речь идет о страховании типа тонтины[7] — последний, оставшийся в живых, получает все?
— Да, — пролепетал Уильям Апдайк, на один миг став Биллом.
— Так я и знал! — Эллери вскочил с кресла у камина. — Не говорил ли я вам, Никки, что нет худшего дурака, чем банкир? Умственный уровень финансиста редко возвышается над уровнем восьмилетнего ребенка, у которого самый волнующий момент жизни происходит тогда, когда ему удается за пять булавок получить пропуск на просмотр волшебного фонаря в каком-нибудь вонючем подвале! Этот денежный мешок с твердым взглядом, чей бизнес связан с надежными капиталовложениями, становится участником мелодраматической сделки, при которой возместить свои вклады можно, только перерезав горло четырем партнерам! «Внутренний круг»! Январианцы! — Он снова опустился в кресло. — Где хранится это нелепое
