похлестывал коротким кнутиком по сапогу. Новость эта, как видно, была для него нипочем. Я подошел к нему;
— Ну, Феопен Иванович, дело-то вышло дрянь! — сказал я, любопытствуя знать, как это известие на него подействовало.
— А что?
— Да то, что в графскую нам нельзя и носа сунуть… Запрещение строгое.
— Ни-че-во-с!
— Как ничего? До нас четыре охоты были здесь, да съехали; следовательно, и нас не пустят.
— Захотят — пустят…
— В том-то и дело, что не захотят… Объездные учреждены, ловят, ружья ломают, собак бьют… Значит, нельзя же идти напролом! Пожалуй, неприятностей могут наделать.
— Да, што?.. Ничево-с…
Только и речи! Какое-то странное упорство, досадная самонадеянность, это холодное отношение к интересу минуты… «Черт знает, что это за каменный человек!» подумал я и отошел к обществу.
Мы дошли пешком до квартиры. Дроновы хутора расселены вдоль неправильной ложбины с узким протоком, перепруженным плотинами. Тут, в ближайшем к графской степи хуторе, суждено было ним приютиться. Помещение было довольно сносное, особенно для стайных и сворных собак обеих охот нашлись два просторных сарая, которые для большего удобства надлежало только разгородить жердями и устлать соломой; но мы не могли ни к чему приступить положительно. Люди ходили с места на место, опустя головы и, как говорится, руки врозь, не зная, за что взяться. Господа собрались в одной из довольно просторных изб, с недавно вымытым дощатым полом. Одни сидели молча, как громом пораженные, другие бегали в досаде из угла в угол, цепляясь за связки и чемоданы, кой-как брошенные при переноске их из экипажей. Это неожиданное известие действовало на всех возмутительно: кроме того, что мы лишались одного из самых лучших и надежных мест для двухнедельной потехи, мы потратили много времени на длинный переезд, зашли в противную сторону и отдалились от вольных и обильных зверем мест на двойное расстояние. Алексей Николаевич вытребовал хозяина. Ражий мужчина, с окладистой бородой в виде лопаты и с простодушным взглядом, подтвердил наше опасение за будущее и предрекал чистую неудачу: по словам его, уже несколько охот прежде нас, простояв сутки в хуторах, должны были удалиться.
— Завелси, вишь, новый управляющий над заводами и положил запрет на все… а об охотниках и говорить нечего! Что ружей поизломали у мужиков, которые охочи до дудаков, что сетей поотобрали у перепелятников, — ужасти! Так и вашей милости, я чай, не придется погалдить в степи, — затем новый управляющий, сказывают, сам собачар! Допрежде его всем было сподручно, и насчет скотины было куды вольготно! А теперь нет! Крутые времена пришли! — заключил рассказчик.
Сообщив эту нерадостную весть, борода y6paлась восвояси.
Во время обеда нам объявили, что едут объездчики. Все обратились к окнам и с любопытством смотрели на этих посланцев судьбы. На статных конях степной породы полем, прямо к нашему хутору, ехали три всадника.
Не было сомнения, что это объездные с графской ехали к нам с известием, конечно, нерадостным. Тотчас был призван Артамон Никитич, и ему в пять голосов было приказано задерживать господ прибывших пока кончится наш обед, а между тем принять их как можно ласковее, угостить порядком и стараться как можно вкрадчивее и искуснее «добыть языка», но, главное, стараться задобрить и, если можно, то купить их расположение.
Что было говорено до нас — неизвестно. После обеда велено впустить объездных к его сиятельству. Один из них остался при лошадях, двое вошли к нам в избу и, почтительно поклонившись, остановились у двери. Первый из вошедших был молодой, статный и красивый малый, в синем тонком полукафтане, перетянут черкесским поясом и в козловых сапогах; с первого же взгляда было ясно, что этот щеголь был неглуп, речист и самолюбив, то есть непрочь от удовольствия получить особенный почет и при случае разыграть роль проезжего купчика. Он состоял в роли старшего объездчика или дистаночного, имел у себя под командой двенадцать человек верховых налетов, которыми, как узнаем после, распоряжался очень умно и не безвыгодно для себя. Товарищ его, простой объездчик, был что-то среднее между мужиком и дворовым и вместе с тем среднее же между человеком обыкновенным и страшилищем. Судя по его росту, плечам и этой скуластой, плоской, изрытой оспинами, с тупым и зверским взглядом раскосых глаз харе и вообще какой-то свирепости во всем ее складе, значилось ясно, что для этого степного витязя выпить полведра с маху, сожрать барана и приплюснуть встречного было делом, не стоящим долгого размышления.
— Ну что, господа честные, зачем пожаловали? — начал Алексей Николаевич, которому, как опытнейшему и бывалому уже здесь, мы предоставили дипломатическую часть этого дела.
— К вашему сиятельству явились с покорнейшей просьбой, — отвечал начальник стражи с полным уважением и заученной подчиненностью. По его голосу и выражению надо было думать, что он должен быть или смышленейший и тончайший плут, или скромный и точный исполнитель своей обязанности.
— Рад служить. Что вам от нас надобно?
— Мы наслышаны, что ваше сиятельство изволили прибыть в эти места насчет охоты, так если вашему сиятельству неравно желательно будет проехать в нашу степь, то мы обязаны вас предупредить и дать об вас знать конторе, а вам заявить вперед, что травить зверя в наших дачах не дозволяется.
— Знаю, любезный! Мы давеча читали там у вас на меже запрещение. Кто это смастерил его? Для вашей графини, кажется, все равно… Что, она вернулась из Италии?
— Никак нет. Вот уж седьмой год пошел…
— А управляющий у вас тот же? Как его… Огнивкин, Кремешков, что ли? Он был человек сговорчивый.
— Никак нет. На их место назначен новый. Вот уж два года с лишком, как они заведывают и вотчиной и заводами.
— Ага, так это он придумал такую строгую систему?
— Не могу знать. Нам от конторы назначение последовало. Еще с прошлого года учредили четыре дистанции, человек по двенадцати объездных в каждой.
— Ого! Значит, к вам теперь и муха не пролетит без вашего ведома?..
— Муха не муха, а вот насчет бычков да промышленников разных — уж это будет наше попечение… Тут мы должны стараться не упускать из вида ничего.
— Хорошо. Ну, а если нам теперь понадобится идти к Боброву или на Битюг? Тут как вы посудите? Ведь нам нельзя же перелететь на крыльях верст сорок!.. Мы не журавли!
— Это как вашей милости будет угодно. Тут мы воспрепятствовать не можем. Только я обязан о проходе вашем известить контору и проводить вас через свой участок. Уж это моя должность. Вот, не угодно ли вашему сиятельству полюбопытствовать на инструкцию?
И господин дистаночный почтительно поднес Алееву перегнутый ввосьмую лист бумаги.
Фирман этот был написан года два назад и так потерт от постоянного ношения в кармане, что состоял из восьми отдельных лоскутков с буроватыми пятнами. Мы окружили Алеева и начали читать, глядя через плечи. Любопытное постановление начиналось так: «От вотчинного правления ее сиятельства — и так далее — старшему дистаночному 2-й половины колягинских меж — Алексею Антонову Крутолобову.
«Инструкция»
Тут следовало множество пунктов за подписью главноупрявляющего полковника Стебакова и управляющего конторою Клевалова, а внизу печать.
Инструкция была полная и неумолимо строгая. После пунктов, относящихся к чабанам, гуртоправам и прочему люду, следовал длинный наказ, как управляться с охотниками всех сортов и видов. Тут было припасено, как говорится: «всем сестрам по серьгам»! Начитавшись вдоволь о ястребятниках, перепелятниках, псовых и ружейных охотниках, мы дошли наконец до пункта двадцать девятого, где было сказано: «Буде же осведомишься верно о прибытии больших псовых охот для травли зверя в твоем участке, то обязан ты прибывших с таким намерением господ предупреждать, а о прибытии их контору немедленно извещать. Если же таковым охотам потребуется проходить степью, то обязан ты с объездными оную охоту сопровождать через свой участок, строго наблюдая притом, чтобы во время следования оной охоты никакого зверя травимо не было». Наконец, пункт тридцатый гласил так: «У казенных и помещичьих крестьян, однодворцев и вообще у промышленников, ставящих капканы на сурков, оные отбирать и вместе с
