македонцев[68]. Он выступил с восхвалениями Филиппу, отцу, указал на рост культуры у македонцев, подробно рассказал о том, как они получили власть над Элладой. Александр подчеркивал свои заслуги перед общим делом, щедрость свою и указал на большую демобилизацию войск. Некоторые из этих речей являются образцом ораторского искусства[69] .
Следует еще отметить нравоучения, морализирование. Оно тоже входит в стиль писателей — современников Арриана. Но у Арриана их очень мало. Среди них следует особенно обратить внимание на восхваление умеренности, на умение обуздывать себя. «Так уменье владеть собой и себя обуздывать внушает уважение даже врагам»[70]; «ничто не дает человеку счастья, если этот человек, совершая великие, как кажется, дела, не обладает в то же время уменьем себя обуздывать»[71]. Когда Арриан рассказывает, что разгневанный поведением Клита Александр убивает его, он довольно резко упрекает Александра: «Я сильно порицаю Клита за его дерзкое поведение с царем; Александра я жалею в этой беде; он обнаружил, что находится во власти двух пороков, а именно, гнева и пьянства — разумному человеку не подобает быть во власти даже одного из них»[72]. Это были те недостатки, которые Арриан обнаружил в поведении Александра. Правда, кроме указанных, Арриан еще и в других местах своего труда высказывает свои моральные принципы, касающиеся самых различных вопросов. Так, он рассказывает, что Александр, увидев дочь Оксиарта, Роксану, «влюбился в нее». Но Александр «не захотел обидеть пленницу и счел се достойной имени жены… Он… сумел обуздать себя, хотя был молод и находился на вершине счастья, когда люди позволяют себе все. Он же отнесся к женщине с уважением и жалостью; проявил большое самообладание и вполне уместное желание доброй славы»[73]. Очень высоко ценил Арриан храбрость Александра, вернее, тот идеал храбрости, который современники Александра связывали с именем македонца. Когда однажды Парменион стал уговаривать Александра напасть на персов ночью, когда те никакого нападения не ожидали, Александр, якобы, ответил, «что стыдно Александру красть победу: ему надлежит победить в открытую, без хитростей»[74]. Хотя эти слова, как каждому понятно, не могли быть искренними (мы видим, что Александр пользовался любыми хитростями, любым обманом, добиваясь победы), македонец и во врагах своих ценил смелость. Свидетельством этому является его отношение к сыну царя Пора. Он, уговаривая войска вторгнуться в персидские владения, даже прибег к хитрому лозунгу, что выступает против персов как мститель за их бесчинства в отношении эллинов. Арриан совершенно справедливо отмечает лживость этой агитационной фразы. Александр мотивировал перед Парменионом свою вражду к персам тем, что он желает наказать персов за то, что, вторгшись в Элладу, они разрушили Афины и сожгли храмы; за великое зло, причиненное эллинам, они и несут теперь ответ. По мнению Арриана, однако, Александр действовал безрассудно, и не было здесь никакого наказания древним персам[75]. Возражений Александр не любил, как не любил он всех тех, кто мыслил иначе, чем он.
Международные отношения при Александре Македонском
Взаимоотношения между государствами в древности были чрезвычайно примитивны[76]. Чужой и враг были синонимами. Лишь на основании специальной договоренности чужой или чужие могли приобрести право на самостоятельное существование. Такая самостоятельность обозначалась термином «автономия», что буквально означало «пользование собственными законами». Этим политическим термином Арриан называет, например, положение маллов — «независимое индийское племя». Современные ученые предполагают, что такие племена не находились под централизованной властью каких-либо князей, а жили по укрепленным селениям (Арриан называет их городами). Таких укрепленных мест было много. Сопротивлялись они ожесточенно и вооруженной силой обладали большой. Такими же «автономными» народностями были, по словам Арриана, оксидраки. С ними маллы находились в союзе, и покорение маллов войсками Александра повлекло за собой сдачу земли и населения Александру, который назначил условия сдачи и поставил над ними в качестве сатрапа Филиппа. Подобные автономные племена встречались Александру на пути в большом количестве: абастаны, согды, оссадии, ориты и другие[77]. Имели ли эти племена какое-нибудь подобие государственного образования или нет, пока трудно сказать. Так, Арриан утверждает, что у согдов была царская столица[78]. Мы привели здесь этот перечень племен, не собираясь вдаваться в вопросы их общественного устройства. Очень характерно для воззрения Александра, что эти племена он мог подвергать разгрому за одно лишь то, что они не прислали ему знаков покорности. Так, оксидраки, которые явились для переговоров с Александром, «принесли дары, которые считаются у индов самыми почетными, и заявили, что они и племя их сдаются Александру. Они совершили ошибку, заявили они, не явившись к нему еще раньше, но ошибка эта заслуживает прощения. Они жаждут, как и другие, и даже больше других, свободы и независимости (т. е. автономии, — O.K.)… Если же Александру угодно…, то они примут сатрапа, которого он поставит, и будут вносить дань, которую он назначит»[79]. Из этих слов следует заключить, что оксидраки, теряя «автономию», не станут государством. В потере автономии они видят необходимость подчиниться верховной власти царя Александра, платить ему дань. Сатрапа, поставленного Александром, они рассматривают как наместника его. Разумеется, что с этим связано и более крепкое организованное объединение отдельных укрепленных пунктов, которые у большинства из перечисленных племен существовали более или менее независимо друг от друга. Итак, право на существование такие объединения племен или государства приобретали лишь тогда, когда они присылкой «подарков» свидетельствовали свою покорность. Очень красноречивый пример представляют сношения с Мусиканом.
Александр направился в его область, узнав о ее богатствах, «…между тем Мусикан не выходил ему навстречу с изъявлениями покорности за себя и за свою страну, не посылал послов ради заключения дружбы, сам не прислал никаких даров, приличествующих великому царю, и ничего не просил у Александра»[80]. Впоследствии, однако, Мусикан вышел навстречу Александру с дарами, привел в дар, между прочим, слонов, покаялся в поведении своем, отдал и себя и свой народ во власть Александра. Александру это понравилось. Он оставил ему власть над страной, но укрепил кремль в городе и поставил в кремле гарнизон с целью наблюдения за окрестными племенами. Из этого примера — а подобных примеров у Арриана несколько — мы узнаем, что первым шагом для того, чтобы получить признание со стороны Александра, была присылка даров подобающего объема и приличной ценности. Эти дары должны были привезти либо послы или особо уполномоченные из знати лица, либо, как в примере автономных племенных объединений, представители «городов» и другие авторитетные лица. Если дары и сопровождающие их речи или письма оказывались угодными Александру, можно было заключить договор о «дружбе» с соответствующим государством. Эта «дружба» не исключала все же вступления солдат Александра в город и использования его в качестве стратегического пункта для наблюдения за окрестными покоренными или еще непокоренными племенами. Из приведенных соображений видно, что заключение «дружбы» (нечто вроде признания государства de jure в современном смысле слова) означало уже некоторый отказ от самостоятельности (дань, поставка военных сил, допуск гарнизона на свои территории и т. д.). На такие договоры у Арриана много указаний: кельты искали «дружбы» у Александра, а он «давал им и брал у них гарантии»[81]. Пафлагония отправляет к нему посольство, сдается всем народом и приходит с ним к соглашению[82]. Среди условий такого «соглашения» очень часто на первом месте стоит обязательство участвовать в военных действиях Александра[83]. Иногда важнейшее условие о совместных военных операциях служило содержанием особого договора, который Александр либо заключал отдельно, либо одновременно с договором о «дружбе»[84]. Когда кельты обратились к Александру через посланцев, Александр заключил с ними договоре «дружбе» и совместных военных действиях. Послам скифов Александр дал благосклонный ответ, а с Фарасманом он заключил союз о «дружбе» и совместных военных действиях[85]. По-видимому, этот эллинистический правовой обычай был унаследован римским международным правом. Любое государство, любое племя или племенное объединение только в том случае признавалось как «автономно»
