– Нет-нет! Это всего лишь рассказ! Просто звуки, слова, фразы!..
– Ты вор! И ты умрешь!.. – Лигхт секунду подумал. Убрал меч. Сказал: – Но не сейчас.
Паурм обмяк, словно разом обессилел, прикрыл глаза и тихо выдохнул:
– Спасибо, господин… спасибо…
Град колотил по крыше, выплясывал задорную гулкую чечетку. Стылые сквозняки гуляли по тесной комнатушке, стонали в щелях. Фыркали лошади в дальнем углу, лениво обмахивали бока хвостами, переступали копытами. Сухо потрескивал очаг, выплевывая на мокрый деревянный пол горячие искры.
Лигхт и Дирт сидели возле огня, неторопливо ужинали. Связанный Паурм привалился к стене возле запертой двери и голодными глазами следил, как Прирожденные опустошают миски. Он замерз, он был голоден, тело его затекло… Но он был жив…
Паурм размышлял. Он взвешивал свои шансы.
Три легенды. Три истории.
Всего лишь слова. Фразы.
Сможет ли он заинтересовать Прирожденных? Сумеет ли их убедить?
Он хотел жить.
Паурм чувствовал, что старший способен поддаться… А вот младший… он слишком молчалив. И есть в нем что-то жуткое, дикое. Эта жажда крови, желание причинить боль другому… Паурм вспомнил нож возле своих глаз и содрогнулся. Младший опасен! Но он Послушник, ученик. Он во всем подчиняется старшему, Наставнику. А значит…
Значит шансы есть.
Надо только верно подобрать слова, выстроить фразы.
Это так просто.
Надо угадать…
А это так сложно…
С чего начать?
Чем закончить?..
Старший слаб. У него сильное тело, острый меч. Он привык убивать. Он – Прирожденный. Но глубоко- глубоко в его глазах прячется неуверенность. Паурм встречал таких людей. Людей, которых можно убедить в том, что черное – это белое, а белое – черное. Главное – подобрать слова, угадать…
Старший слаб.
А младший подчиняется слабости…
Паурм усмехнулся.
Все же он надеялся выжить…
Закончив трапезу, Лигхт поднялся, потянулся. Вслушался в звуки бъющейся снаружи бури, коснулся рукой содрогающейся под порывами ветра стены, поднял голову, посмотрел на подтекающий потолок. Подошел к крохотному оконцу, затянутому какой-то прочной мутной пленкой, возможно бычьим мочевым пузырем или чем-то подобным, попытался рассмотреть, что творится на улице. Естественно, ничего не разобрал. Пробормотал:
– Темно.
Дирт бросил в огонь последнее полено. Сказал:
– Дров больше нет.
– Что? – повернулся к нему Лигхт.
– Дрова кончились.
– А… Вон, на стенах полок сколько. Чем не дрова? Сдирай, ломай, подбрасывай.
– Да и стол-то нам особенно не нужен.
– Верно…
Они помолчали, слушая беснующуюся непогоду. Потом Лигхт спросил:
– Овес у нас остался?
– Самая малость.
– Тогда побереги. Лошадей покормишь утром.
– У нас отруби есть. И хлеба еще много.
– Если мы действительно застряли здесь надолго, то и хлеб не пропадет…
В избушке было темно, только возле открытого очага метались по полу, по стенам алые всполохи, освещали сидящего Дирта, румянили ему лицо.
– Может мне дадите какую-нибудь корочку пожевать? – попросил из тени практически невидимый Паурм.
– Боишься умереть от голода? – усмехнулся Лигхт.
– Мертвецам еда ни к чему, – хмыкнул Дирт.
– А ты попробуй, укради у нас корочку. Мы можем даже отвернуться ненадоло.
Прирожденные рассмеялись.
– Ладно, – посерьезнев, сказал Лигхт. – Еду надо зарабатывать. Рассказывай обещанную историю. Самое время – делать уже нечего, а спать, вроде бы, рано.
– А я бы прямо сейчас прилег, – Дирт демонстративно зевнул.
– Рано! – отрезал Наставник. – Учись бороться со своими желаниями… Эй, как там тебя? Паурм, начинай рассказ! Надеюсь, мне не придется жалеть, что я подарил тебе несколько дополнительных часов жизни.
– У меня во рту пересохло, – негромко сказал пленник.
– Дирт, влей ему в глотку немного воды.
– Чаю?
– Обойдется. Сырой воды.
Дирт неохотно поднялся, поставил немытую плошку под падающие с потолка капли. Усмехнулся:
– Вода самая что ни на есть свежая.
Когда миска наполовину наполнилась, он поднес ее к губам Паурма. Сказал с издевкой:
– Можешь попытаться вылизать ее, там на стенках остался жир, заодно и поешь. Надеюсь, язык у тебя достаточно длинный.
Паурм прикусил край миски, вытянул губы трубочкой, шумно всосал воду, сглотнул.
– Напился? – спросил Лигхт.
– Нет.
– Не тяни время! Начинай! А если рассказ нам понравиться, то получишь еще воды. И, кто знает, может и кусок хлеба впридачу.
– Тюремная трапеза, – хохотнул Дирт, возвращаясь к очагу. – Ты же сейчас узник.
– Вместе сидим, – тихо и угрюмо заметил пленник. На его слова не обратили внимания, а, быть может, просто не услышали.
– Начинай! – вновь приказал Лигхт.
– Хорошо… – Паурм откашлялся, прохрипелся, сплюнул на пол мокроту. – Присаживайтесь поудобней. История длинная.
– Вот это дело, – сказал Лигхт, пододвигаясь поближе к огню. – Не люблю коротких историй.
Паурм подождал, пока Прирожденные устороятся. Прикрыл глаза. Выдержал паузу.
– Ну? – поторопил Лигхт.
И Паурм заговорил:
– Бывает – большая серая птица сядет ночью на крышу дома, рассмеется, словно человек, рявкнет медведем, пролает собакой. Разбудит хозяина, и он откроет глаза, глянет на жену рядом, торопливо прошепчет молитву…
Бывает – изъеденная луна заглянет в окно, осветит беременную женщину, побелит ей лицо, выседит волосы. Серебряное холодное свечение заползет украдкой в горло, выстудит утробу…
Бывает – злой человек глянет искоса дурным глазом, плюнет на тень, придавит ногой…
И тогда рождается мальчик, глаза которого искрятся позолотой. Мальчик, на руках у которого нет ногтей.
