Олегом еле удерживали.
Когда, наконец, все кончилось, Валя повела нас в пустое фойе, где мы часто готовили с ней уроки, и сказала:
— Тройки по английскому вы уже получаете, но на этом мы не остановимся. Начнем штурмовать четверку.
Олег мрачно кивнул. Спорить бесполезно. Валя как начнет тоненьким голосом просить, чтобы мы не подводили класс, и все такое… Лучше с уроками помучиться.
Она достала учебник и, уже обыкновенным голосом, громко и весело стала читать нуднейшие и непонятные английские слова. В другом конце фойе появился итальянец. Он что-то насвистывал, помахивал рукой и шел бодро, легко, будто танцевал. Это он всегда так ходит. А ведь не очень молодой, — наверное старше отца Олега.
Витторио Кьязини остановился возле нас, весело прищурился и достал из кармана два крошечных пакета. Один из них протянул Олегу, второй — мне. Мы удивленно посмотрели на итальянца, а он знаками дал нам понять, что бумагу надо развернуть.
У Олега оказался кошелек. Там нарисовано море и берег с домами. А у меня… вот интересно! Корзиночка, и в ней закупоренная бутылка. Потом мы узнали, что в бутылочке — апельсиновый сироп. Вкусно было здорово.
Кьязини что-то говорит, говорит, да как узнаешь что, если он ни бум-бум по-русски, а мы по- итальянски?
— Неудобно, отдадим ему. Зачем нам его подарок? — сказал Олег.
— Что вы, мальчики, и не думайте, — сказала Валя. — Глядите, как он радуется. Хочет вас отблагодарить за медведика, что его защитили от Руслана. Не обижайте человека, — он к вам с хорошими чувствами. Внимание оказывает.
Мы улыбнулись итальянцу и закивали, а он стал по очереди трясти нам руки. И все говорит о чем-то. Потом заметил на стуле учебник, по которому мы с Валей занимались английским, почитал, и опять давай трясти нам руки! Мы подумали: не спятил ли он?
— Коноско ун по ль, инглезэ! — с восхищением сказал итальянец. — Я знай инглиш!
И как затараторил по-английски! Правда, иногда он запутывался и тормозил, а потом опять шпарил.
Я из этой речи понял три-четыре слова, да и то два из них были: Вьена, Ольего. Это Кьязини так выговаривал наши имена. Олег, по-моему, не больше меня разбирался в этой тарабарщине: сидел с открытым ртом и пожимал плечами. Зато Валя, Валька-то! Глаза блестят, улыбается, «иес», «но» говорит хоть бы что. Мы дергаем ее за рукав, спрашиваем, о чем разговор.
— Я только очень немножко поняла. Он восхищается, что мы знаем английский, — тут Валя фыркнула. — Извиняется, что сам плохо говорит и путает слова… и потом, он почему-то вас, мальчики, считает родными братьями.
По правде говоря, я бы не против такого брата иметь, как Олешка… Но почему итальянец так думает? Ведь мы совсем не похожи. Я попросил Валю это дело выяснить.
Она что-то сказала итальянцу; он ответил, и оба удивились. Говорят и все больше удивляются, а потом Валя огорчилась и чуть не заплакала. Она страшно редко плачет.
Оказалось вот что: Кьязини нравится, как мы с Олегом работаем на репетициях и как великан терпеливо, внимательно — одинаково внимательно — занимается с нами. Итальянец поразился, что дядя Коля отец только Олега, а я совсем посторонний. И еще больше удивился, что великан не получает денег за то, что учит меня, и главное — МЕНЯ НЕ БЬЕТ.
Значит, у них там не учат без денег; значит, у них там бьют; значит, делают большую разницу между сыном и чужим. А я никогда не чувствовал, что я дяде Коле чужой. Ни разу. Он одинаково хвалил и ворчал и на Олешку и на меня. Разве что со мной побольше возился, оттого, что я меньше тренирован…
— Кари амичи, буона фортуна нэль востро паэзэ! — сказал итальянец и повторил это по- английски.
Даже я понял немного. Что-то вроде: дорогие друзья, вы счастливы в вашей стране. И еще он рассказал, как трудно ему было учиться. Никто ему не помогал, когда он был мальчиком. Как мы потом заметили, Кьязини всегда говорил по-своему, когда волновался.
Вот когда до нас дошло, зачем нужен иностранный язык. Сама жизнь показала. С трудом, но все-таки мы узнали все про медведика. И почему он боится Руслана. В Америке, на гастролях в каком-то городе, сын хозяина цирка натравил на медвежонка свою собаку, такой же породы, как наш Руслан. И Кьязини не посмел ничего сказать — боялся, что хозяин выгонит, не заплатив денег. Вот как там бывает.
С этого дня мы подружили с итальянцем, но каша у нас в голове получалась невозможная. Мы все четверо прямо терялись иногда. Кьязини перемешивал итальянский с английским и пытался выучить русские слова. А мы тоже путались между итальянским и английским, да еще коверкали русские, чтобы ему было понятнее, как нам казалось. В общем, кто бы послушал со стороны, сказал бы — сумасшедшие, самые настоящие сумасшедшие.
Но чем дальше, тем больше мы понимали друг друга. Мы уже знали, что у Кьязини есть сын Джиджи.
— О, ун бамбино, — говорил он, улыбаясь вовсю, и протягивал ладонь невысоко от пола. — Одьин ребенок!
Видно, здорово итальянец любит своего бамбино. Мы узнали, что скоро Джиджи исполняется пять лет, и отец готовит ему посылку. А Валя замечательно придумала: собрать подарки и послать их итальянскому бамбино от русских пионеров.
МЕДВЕДИК ПОЕХАЛ НА СВИДАНИЕ
Это случилось во время зимних каникул. Была пятница, выходной день в цирке.
С самого раннего утра начались неприятности. Я хотел улизнуть из дома, пока дядя Афанасий еще спал, и одевался чуть дыша, боясь сделать лишнее движение. Но, когда я был уже в пальто, дядя закряхтел, закашлялся и открыл глаза.
— Куда ты спозаранку? — спросил он.
— В булочную… и вообще купить… — соврал я.
— Знаю я твою булочную! Вечером из нее воротишься. Каникулы у мальца, мог бы с дядей родным их проводить, а не шляться где попало. Мне уезжать скоро. Хоть отпуск и продлили, а все равно пора, дома делов куча, без меня все не так делается. Наверно, куры плохо кормлены…
Фу ты, нудный какой! Начнет бубнить про этих кур несчастных — тошно делается. Вот умеет людям настроение портить. И ведь каждый день так. Скорей бы уезжал…
Я не дослушал, схватил шапку — и быстрее на улицу. Как было условлено, мы с Валей и Олегом пошли в Европейскую гостиницу к Витторио Кьязини. Он там жил. Итальянец хотел сегодня отправлять посылку Джиджи, и мы торопились отнести свои подарки малышу. Накопилась масса всего. И от школьных ребят, и от нас троих. Разные книжки — пускай учит русский язык. Заводные игрушки, потом наши самоделки, а Валя сшила Джиджи красную шелковую косоворотку. Кьязини понравилась такая рубашка у Олега, и он старался выучить ее название, но никак не получалось, и он смешно выговаривал: «косаварьотка».
Нас легко пропустили в гостиницу, потому что служащие знали Валю. Ее мама там работает в прачечной. Поднялись мы на третий этаж, постучали в номер Кьязини.
Никто не ответил, хотя мы стучали несколько раз. Олег собрался уходить, но Валя дернула ручку, и дверь открылась. В комнате было темно, занавески на окнах задернуты, и только рядом с кроватью на столике горела небольшая лампа. Из опрокинутого графина капала на столик вода. На коврике валялось мятое полотенце.
Итальянец лежал с закрытыми глазами, лицо его было красное-красное, и дышал он так, как будто пробежал несколько раз стометровку.
— Что это с ним? Выпил вина? — прошептала Валя. — Лучше уйдем; я так боюсь пьяных.
